Чарли шел по жизни, играючи обходя препятствия, и только одна маленькая, незначительная деталь все никак не давала ему покоя: он чувствовал, будто внутри него есть небольшое пустое пространство, которое ничем нельзя было заполнить. Маленькая полость, которая становилась больше с каждым годом, и ощущалась все сильнее, не давая покоя, потому что через нее будто постоянно сквозило чем-то холодным, и Чарли все время мерз, все время прислушивался к вою ветра внутри себя. Однажды, во время игры в футбол, Чарли пнул мальчика из другой команды, а потом не смог остановиться. Когда пацан упал на землю, бутса Уорненра впечаталась ему в лицо один, другой и третий раз, пока на ней не появились следы крови, пока свернувшийся в клубок несчастный не начал издавать тихие скулящие звуки, которые звучали для Чарли сладкой музыкой. Музыкой, которую никогда не писали Вагнер или Вивальди. Музыкой, которую нельзя было услышать ни на одной пластинке.
Это было минутным помутнением, которые закончились для избитого мальчишки в госпитале, а для Чарли вылилось в безобидный выговор. Он понятия не имел, что натворил, не чувствовал ни жалости, ни сострадания, и думал лишь о мелодии, которую слышал на футбольном поле, пока под его ногами ломалось и мялось хрупкое человеческое тело. Он заметил, что после того случая пустота внутри немного заполнилась и поутихла, что края ее затянулись и некоторое время ему стало спокойнее жить. Если бы тогда его родители придали больше значения этой ситуации, если бы додумались показать сына какому-нибудь специалисту, то он смог бы разглядеть в одиннадцатилетке диссоциальное расстройство, и сказал бы, что нужно сделать, чтобы Чарли не вырос психопатом. Но разве у мальчика из идеальной семьи с идеальным генофондом могут быть какие-то проблемы?
Что за глупости. Он и так позволил себе слабое зрение.