Попытка Беатрикс отвлечь его так и не вызвала ничего, кроме быстро дёрнувшегося уголка губы — даже выражение лица не изменилось, слишком Тео сосредоточен на том, что только что произошло, слишком старается не давать воли эмоциям и тем более не позволить им отразиться на лице. Выходит постольку-поскольку.

Что и правда заставляет его быстро и едва заметно улыбнуться, так это то, как явно Беатрикс осторожничает с вином: если не присматриваться, то сделала глоток и сделала, но он-то смотрел на неё и понял, что она едва смочила губы. Но даже если он слегка насмешничает над ней и над тем, что девочка не иначе как пару десятилетий не позволяет себе толком пить (с тех самых пор, как он сделал ей выволочку), он же и одобряет это решение — сегодня так точно. Беатрикс и так до сих пор не хватает умения чувствовать, когда нужно прикусить язык, и в принципе способности прикусывать язык, даже когда ей говорят это сделать, и исключить лишние риски сегодня будет более чем разумно.

Он слушает разговор, даже если не включается в него, не считая пары-тройки фраз и междометий, которые обычно показывают собеседнику заинтересованность, но в основном всё своё внимание Тео направляет на отменную еду. А ведь это не меню Пэласа: здесь никогда не делали ставку на итальянскую кухню. Может, Ланца притащил какого-нибудь своего знакомого? Но если у человека такие умения, то почему у него нет собственного ресторана, где и собралась бы вся бандитская братия?

А с другой стороны, не плевать ли ему? Главное не слишком забивать желудок: ещё неизвестно, как придётся отсюда выбираться… Хотя нет, брось, Тео, что за параноидальный бред! Не будь хуже твоей ученицы! Ну ладно она — ни опыта, ни возраста, чтобы понять, что в таких местах никого не убивают, а если кто-то и умирает, то явно не по воле хозяина вечера, потому что от таких смертей только скандалы, неприятности с полицией, косые взгляды гостей и большой, просто очень большой ущерб репутации. Такие места — не для убийств. И ты это знаешь, так что нечего себя накручивать. Не говоря уже о том, что у Джимми Ланца точно нет ни малейшего желания кончать парнишку, на которого он ставит: на кой хрен рубить сук, на котором сидишь?..

— Что? — он отвлекается от еды, но даже не успевает в полной мере осмыслить вопрос Беатрикс, а она уже тянет его танцевать. Проклятый Пэлас! — Ну Трикси! — капризно возмущается он уже на пути к танцполу.

Вообще-то он планировал переварить еду, а затем включиться в ненавязчивый диалог, а затем подождать, когда Ланца вспомнит о них, но у его ученицы как всегда собственные планы. Тео смотрит на неё укоризненно, но послушно ведёт в танце.

— Тебе бы платье для этого, — лениво замечает он, но на самом деле не всерьёз: не человеку, который танцевал в женском платье, переживать из-за того, что его партнёрша по танцам носит брюки. Она возмущается, и он покатывается со смеху, даже не пытаясь скрыть этого. — Значит, тебе придётся себя сдерживать: ты, чёрт побери, среди итальянцев! Из католиков, наверное, только они и ирландцы так религиозны, что святее папы римского. Они хотя бы знают, кто они такие и откуда родом, — он фыркает, глядя на Беатрикс с явным намёком: а ты-то кто, девочка?

Это, в сущности, и не оскорбление, да и чего они все ждали от какого-то япошки, неизвестно как затесавшегося на этой прелестной итальянской вечеринке? Так что Тео даже не пытается скрывать своё фырканье, да и итальянцы с чувством юмора наверняка оценят его выпад, если услышат. Они, впрочем, даже войти во вкус танца не успевают. Тео подставляет ученице локоть, и они следуют за провожатым. И стоило вообще подниматься из-за стола?

— Помни, что я тебе говорил, — тихо бросает он.

Ланца ждёт их в отдельной комнате, больше всего похожей на эти ресторанные закутки для гостей, которые слишком высокого о себе мнения, чтобы трапезничать в общем зале — только еды здесь сейчас нет. Джимми покинул гостей только ради пары-тройки приватных разговоров, а не чтобы отгородиться от всех и есть в тишине: этого ему могли бы и не простить. Тео не садится за стол — останавливается у закрывшейся двери.

— Мистер Ланца.

— Ну что вы стоите, молодой человек — и мисс Лоуренс заставляете стоять! Присаживайтесь.

Ланца сейчас ещё больше похож на добродушного дядюшку во главе большой семьи, который разбирает все семейные конфликты и неизменно находит справедливое решение. Опасный человек — для человека так тем более. Возможно, он уступает нью-йоркским акулам, привычным крутить реальные дела в реальных уличных войнах, но он всё равно не дурак. Тео выпускает руку Беатрикс и садится.

— Могу я узнать, почему на самом деле не приехал мистер Сакурай? — Ланца спрашивает вполне добродушно, но глаза остаются прежними: спокойными и оценивающими.

— Можете, — Тео поводит плечами. — Думаю, вы догадываетесь и сами. До войны Японский квартал и Чайнатаун находились по соседству. Моему отцу пришлось столкнуться с погромами от рук простых американцев и в дальнейшем — с обвинениями от целого государства в том, что все японцы по определению предатели Америки и шпионы Японии. Вы знаете, что было дальше. Старого Японского квартала больше нет: когда он опустел, и всех японцев вывезли в концлагеря, их место заняли чёрные. Он тоже потерял тогда свой дом.

Хотя, к счастью, Тео никуда не вывозили — к счастью для всех, кто попытался бы. По лицу Ланцы видно, что он хочет прервать рассказ: очевидно, он и сам прекрасно помнит сороковые годы, и, возможно, он и его родственники тоже пострадали в это время, и его не нужно учить истории Сан-Франциско. Но Джимми Ланца достаточно умён, чтобы не перебивать. И Тео заканчивает:

— Старый Японский квартал исчез, но старые связи его пережили. Хироки Сакурай уже много лет поддерживает дружеские отношения с Чайнатауном. Кто-то говорит, это потому что узкоглазые держатся друг друга, — Тео криво ухмыляется, — но я бы сказал, что это потому что одни узкоглазые меньше шарахаются от других узкоглазых — естественно, что сотрудничать в первую очередь начинаешь с теми, кто не смотрит на тебя, как на грязь под ногами.

Вы ведь понимаете, о чём я, господин Ланца? Вы ведь не дурак. Китайцы предложили дружбу первыми. Китайцам было плевать на разрез глаз: их он вполне устраивал. Китайцы обращались к некроманту с уважением, которого он заслуживает — нет ничего удивительного, что он не спешит отказываться от старой дружбы.

— Ва Чин сейчас на подъёме, как и некоторые другие парни из Чайнатауна — но вы это, думаю, знаете и без меня.

— Так мистер Сакурай отказался, потому что уже сотрудничает с Ва Чин?

— Мистеру Сакураю всё равно, с кем сотрудничать: его не волнует политика улиц. Он не отказывался — иначе не прислал бы меня и мисс Лоуренс. Он не принадлежит ни к китайцам, ни к итальянцам, и конфликты мафии и китайских банд его не касаются. Но он понимает, что у вас или Ва Чин на этот счёт может быть другое мнение, и не хочет осложнять отношения между нами всеми. Его появление на таком вечере едва ли осталось бы незамеченным, и Ва Чин могли бы неправильно его понять. Но он согласен на сотрудничество. Если вас это не затруднит, вы могли бы обратиться к нему с личным заказом, без лишних свидетелей — и это всем нам упростило бы жизнь.

— Мне очень жаль слышать, что моё обращение вызвало такую реакцию, — негромко говорит Ланца. — Я надеялся предложить мистеру Сакураю свою дружбу, а в ответ…

— О, вы не поняли. Мистер Сакурай согласен на дружбу. Он полагает себя в праве водить дружбу со всеми, кто ему приятен — но дружеские отношения с человеком не лишают его права самостоятельно выбирать себе других друзей, как думаете?

Ланца молчит несколько секунд, пожёвывая губу. Что за страсть к эксклюзивности у некоторых людей? Что изменится для него от сотрудничества Хироки Сакурая с китайцами или кем-нибудь ещё? Не войны мёртвых же они начнут: для этого у них ни сил, ни умений.

— Но… — осторожно добавляет Тео. — Мне бы хотелось кое-что добавить от себя. О деле. Может, расскажете, что вам требуется? Вы не специалист в таких вопросах, и как знать, может, вам и не потребуется кто-то калибра Хироки Сакурая — достаточно будет и одного из его учеников.

Порядок. Понятие долгое время незнакомое Элио. Раньше это слово ассоциировалось со скукой, в воображении возникал образ вечно хмурой престарелой пары, с кучей детей, кредитов. Парой, которая за столько лет уже ненавидит друг друга, но уйти не хватает силы воли, у которой и секс-то по расписанию. Жуть! И лишь совсем недавно вампир научился ценить это чувство. Когда утром ты просыпаешься в объятиях любимого мужчины, даришь ему легкий поцелуй, а после вы медленно занимаетесь любовью. Наслаждаться каждым мгновением вместе. Готовишь кофе по утрам на кухне, где все начинается, распространяя привлекательный аромат свежеобжаренных кофейных зерен. Пахнет благородством и приятной горечью, словно нежное прикосновение пробуждающихся чувств. Этот аромат наполнял комнату и создавал атмосферу умиротворения и радости. Вместе встречать рассветы и закаты. Обсуждать просмотренные фильмы, с улыбкой слушая ворчание Яна, о том, что раньше кино снимали с душой, а тут кроме компьютерной графики нет ничего. Даже на актера не встает, слишком уж он похож на пластиковую куклу. Это приятно. В такие моменты Гилл стал чувствовать себя чуть счастливее. Покой подарил стабильность. Буквально по крупицам Элио и Ян выстраивали такой привычный, упорядоченный быт.

Элио полюбил это.

Если обернуться назад, вся жизнь Гилла с момента обращения была соткана из ярких, разрозненных хаотичных событий. Последние двадцать лет бросаясь из одного омута в другой Элио не оставлял себе и шанса задуматься. Он отдавался всецело обуревающим душу эмоциями, будь это всепоглощающая страсть или безумная ярость. Перестал запоминать имена и лица сменяющие друг друга любовников… И лишь Ян всегда присутствовал в его жизни.

И теперь в эту жизнь ураганом ворвался Крис.

Что делает жизнь семьи стабильной? Разумеется, домашние ритуалы! Элио с небывалым восторгом принялся осваивать новую и неизведанную для себя область – роль отца. Это пугало до дрожи, а повидавшего немало на своем веку вампира трудно удивить. К тому же такого взрослого парня! Именно отцом, а не залипать украдкой на стройную фигуру молодого человека. Это было сложно, ведь парень был воистину красив. Его белоснежная кожа, безупречная и нежная, оттеняла пронзительно яркие зеленые глаза. Тяжелый взгляд, полный глубины и загадочности, заставлял сердце замирать. В его глазах отражалась вся сложность его души, они были отражением внутреннего мира, полного страсти и загадок. Элио восхищался стойкостью юноши, несмотря на трость, его движения были элегантны и грациозны. Он преодолевал преграды с достоинством, подчеркивая свою силу духа и решительность.

Элио каждый раз одергивал себя. Он - сын, сын, сын! Нельзя воспринимать юношу в другом ключе!

После разговора и столь скоропалительного переезда – Ян и Крис привезли сумку с вещами некроманта в ту же ночь, Гилл спокойно и методично навел порядок в гостевой комнате. И подумаешь, она находилась аккурат напротив спальни. Взрослые люди и смущаться этого было нечего.

Элио было неловко перед Яном. Гилл ведь не спрашивал, а просто поставил своего партнера в известность и поразительно, как мужчина легко, быть может, только на первый взгляд, принял новость о том, что с ними поселится молодой, крайне соблазнительный парень. Элио же старательно игнорировал взгляды, которыми Ян провожал Криса.

Он доверял Яну и так будет всегда.

Этот день мало чем отличался от прочих. Завершив дела на работе и скопировав дополнительные данные в облако, Элио отправился в супермаркет. Этим вечером он планировал порадовать своих мужчин. Невольно дает себе подзатыльник. Нет, своего сына вкусным ужином.  В прошлый раз Крис говорил, что любит стейки и именно на этом мужчина решил сегодня остановиться. Приготовить стейки из мраморной говядины и тунца, пару салатов и несколько бутылок коллекционного красного вина. Вернувшись домой, вампир водрузил пакеты на столешницу. Он застал Яна в гостиной. На несколько мгновений Элио замер в проходе, отмечая как Даркер сосредоточенно и с увлечением читает книгу, словно волшебник, открывающий портал в другие миры и идеи. Плавные движения, легкий наклон головы и иногда улыбка, которая появляется на его губах, когда он встречает особенно важные или волнующие моменты в тексте. Все это делает его привлекательным и притягательным. Медленно подойдя к нему Элио запечатлел на губах мужчины нежный поцелуй. Этим коротким действием, выражая всю полноту чувств. Аккуратно провел кончиками пальцев по шее, и чуть ниже, намекая на возможное продолжение вечера в спальне.

- Я соскучился, - томным шёпотом произнес Элио и прежде чем мужчина успеет опомниться, скрылся на кухне.

Элио впервые за много лет готовил с таким упоением и усердием, и не просто так – он безумно хотел порадовать вернувшегося с работы некроманта. В этот раз готовка доставила ему особенное удовольствие и поразительно, все прошло как по маслу, стейки хорошо прожарились и теперь на кухне веяло нотками дыма и приправ, заставляя вздрагивать нюх и волнующе зажигать аппетит. Напевая себе под нос Элио уверенными движениями начал накрывать на стол, старательно разглаживая скатерть. Затем он разместил на ней тарелки, аккуратно выстраивая их вдоль стола, создавая гармоничную композицию. Для атмосферы достал из комода несколько свечей, но не спешил зажигать их. Поставил на стол салаты, а стейки оставил томиться в духовке, чтобы к приходу Криса они были теплые и вкусные. Погрузившись в процесс и не заметил, как быстро пролетело время. Странно. Крисси обычно возвращался раньше. Чувство тревоги навязчиво окутывало разум. Но вот раздался звук проворачивающихся в замке ключей оповещая Элио о возвращении долгожданного сына.

любовь моя будет тут

— Ты ведешь себя, как ребенок. Тебе придется с ним поговорить. С ними… всеми. Я понимаю, ты…

А ты стоишь у двери в комнату своей сводной сестры, наглым образом подслушивая ее разговор с подружкой, успевая при этом скролить ленту в твиттере. Историю про рыжую ты знал только в общих чертах, а Мия мастерски уворачивалась от твоих вопросов, вероятно, желая не выдавать секретов подруги и довольствуясь твоей реакцией. Тебе, как и всем, было очень интересно, а еще это было в твоем стиле — соваться в чужие дела, плюс ты просто физически не мог пережить тот факт, что Мия по умолчанию знала обо всем больше тебя. Рыжая же как будто нарочно тебя избегала и это больно подстегивало.

— Вилл, они же католики…

Нахмурив брови, ты стоишь и пытаешься что-то разобрать в их словах, вырывая среди девичьего смеха и тихой музыки лишь обрывки фраз. Толком понятно ничего не было, но ты настолько увлекся своим занятием, что не услышал, как на первом этаже громким оповещением запищала духовка. Едва успеваешь отлепиться от двери и быстро завернуть за угол, когда кто-то проворачивает ручку и открывает дверь. В руках вибрирует телефон уведомлениями и ты сжимаешь его в ладони, чтобы тебя не спалили.

— Бля...

Прячешься за шкаф у стены, затаив дыхание и отсчитывая шаги до лестницы, однако они резко обрываются на середине и ты слегка выглядываешь из своего укрытия, пытаясь понять, что вообще происходит. Вилка? На лице недоумение, которое нарастает сильнее, когда та заходит в твою комнату. Она там была меньше минуты — ее спугивает поднимающийся по ступенькам Амир, а ты сверлишь ее рыжую макушку подозрительным взглядом. Мелкий, кстати, заметил ее спешку и деловито огляделся по сторонам: сначала на тебя, потом вниз на рыжую, на твою открытую комнату, на ноут, а потом вдруг понимает, что ему это все неинтересно и идет дальше к себе, игнорируя твой удивленный на него взгляд.

На  твоем ноуте — сомнительный сайт с сомнительным содержанием. Твой скепсис и здравый смысл все еще боролись с правдой, которую ты недавно узнал. Вопросов было много, задать их было некому. Отец молчал, а делиться с кем-то подобным по твоему мнению было глупо, потому что ты и сам не знал, во что теперь стоило верить.

Ты и не предполагал, с чего эта поездка начнется и чем закончится.

a week ago

Летние каникулы в твоем колледже начались с успешной сдачи всех курсов, а значит, ты мог позволить себе заслуженный отдых. Не сказать, конечно, что ты утруждал себя дополнительными занятиями или чем-то типа того, но так или иначе приехать в родительский дом было твоим долгом этим летом — ты ощущал в какой-то мере тоску по семье и по всем домашним штукам, от которых ты успел отвыкнуть за практически год учебы в колледже. Было в этом для тебя что-то особенное, возвращаться домой уже во взрослой роли, ощущать вайб той самой взрослости и окончательной самостоятельности, чувствуя при этом, что тебя здесь ждут.

Ага, именно ждут.

— А это что еще за коробки?

Скидываешь рюкзак с вещами на пол и оглядываешься в своей заставленной всяким не твоим хламом комнате.

— Отец съехал с мастерской и скинул сюда все, — мелкий пожимает плечами, наблюдая твою недовольную гримасу, — а потом забыл.

Тут было много чего, хотя у вас в доме всегда было много чего, так как отец привозил всякое из своих «духовных» поездок, заставляя и захламляя этим добром углы и пространство дома, однако эти вещи выглядели совсем иначе — подрамников и свернутых холстов единицы, в основном коробки и пластиковые контейнеры в огромном количестве, странно подписанные непонятными символами. За все время в мастерской ты ни разу в ней был, хотя и узнал о ее существовании не так давно и по чистой случайности — просто квитанцию за аренду перехватил быстрее отца.

Лениво просматриваешь содержимое коробок, с удивлением отмечая про себя, как много здесь было непонятного хлама: пачки благовоний, кристаллы, какие-то склянки (в одной из них было что-то похожее на кровь, но проверить ты не рискнул), лапки куриц, карты с непонятными символами, чаши, веревки, кинжалы, талисманы, амулеты и... хрустальный шар, который с грохотом выкатился из войлочного мешка и ты едва успел его поймать. Еще немного, и он выкатился бы из комнаты по крутым ступеням вниз с огромным риском разбиться.

По ощущениям стекло скользкое, но сам шар тяжелый, прозрачный. Вертишь его в руках, наблюдая за тем, как внутри стекла начинает роиться густой клубок дыма, похожий на живую пыль. От удивления и неожиданности, ты хочешь скинуть предмет из рук, но он как будто прирос к твоим пальцам и взгляд от дымки отвести невозможно — еще секунда и ты видишь в нем будто свое отражение, но оно двигалось вне настоящего времени — как видео в шаре, пусть для тебя одна только мысль об этом была бредовой.

— Ян, что ты тут делаешь... — эхом из шара звучит в твоей голове голос отца и его тон претензионный и такой, будто он не хотел тебя здесь видеть или даже вообще не рассчитывал, — что ты делаешь в своей комнате?

Картинка в шаре становится на пару секунд ярче и четче, ты видишь, как он отбирает у тебя из рук шар, но уже не слышишь голоса — они лишь гулом отзывались в черепной коробке, потому что тебя отвлекают чужие шаги в коридоре. Ты просто теряешь концентрацию, поэтому серый мираж начал медленно затягиваться, как бы ты не пытался его вернуть, встряхивая его в руках.

— Ян, что ты тут делаешь... что ты делаешь в своей комнате?

После того случая коробки из дома со странными предметами пропали, а ты задался вопросом, что за херня то была. Предсказания будущего? Чего, для чего, зачем и почему? Книги с описаниями магических существ, о которых ты имел представление только из сериалов, книг и фильмов... Конечно же, ты это так просто не оставил, а обеспокоенный тон папы, когда тот отобрал у тебя магический шар из рук, лишь подогревал к этому всему твой интерес, ведь таким серьезным ты его никогда не видел.

Отсюда — странные сайты и не менее странные поисковые запросы в даркнете, которые вывели тебя на информацию о неких манускриптах, которые, якобы, должны были раскрыть всемирную правду об устройстве мира. О медиумах. Магах. Вампирах. И магических шарах, да. Казалось бы, это именно то, что ты искал несколько недель, пытаясь выйти на контакт хоть с одним человеком, который имел хоть какое-то представление о происходящем, но люди в даркнете скрытные и ты теперь это знаешь.

Идти одному в музей тебе не хотелось, звать было некого, но то, что Вилла спалила твою вкладку на ноуте, ты прекрасно запомнил.

— Твоя дека скоро покроется плесенью, а колёса заржавеют, — констатирует Эндрю, когда наблюдает за твоим ленивым классическим кикфлипом.

Вы тусите на площадке около часа, здесь играет тихая музыка из портативной колонки, на асфальте стоят банки с энергетиками и ведутся взрослые разговоры о колледже.

— Подшипники надо поменять, — говоришь ты на выдохе, глухо приземляясь на землю и объезжая полукругом стоящих рядом друзей. Ты останавливаешься неподалёку, берешь свою доску и садишься с ней на бордюр, чтобы посмотреть колеса. Поднимаешь голову, услышав на дороге шуршание шин и замираешь, когда различаешь очень знакомый велик и не менее знакомый силуэт. Вилла? Да, кажется, слишком часто это имя всплывает у тебя в голове с недоумением в интонации. Черная худи, черные джинсы, за спиной бита, и до тебя не сразу доходит, что едет она в сторону парка Бальбоа.

Зато как только доходит, состояние подшипников твоей доски отходят на второй план.

— Я ща, надо кое-что протестить, — бросаешь быстро ребятам, а сам уже выходишь за пределы площадки, встаешь на доску и мчишь следом, старясь при этом сохранять дистанцию.

В том, что рыжую могло это заинтересовать, ты почему-то не сомневался. Другой вопрос был в том, зачем ей это и если твоя мотивация тебе самому была ясна, то какова она была у Виллы — другой очередной вопрос, на который у тебя не было ответа.

Ты резко теряешь ее из виду, когда она пропадает за пышными и темными ветками деревьев в парке, однако когда ты пошел вслед за ней, ты и не предполагал, что наткнешься на нее так быстро.

— Охренеть, — выдыхаешь не менее испуганно, — если для тебя нахождение сзади — подкрадывание, то я даже не знаю, как мне стоит передвигаться тогда.

Звучит, как претензия, а еще ты очень хочешь ее спросить, какого черта она тут забыла ночью, но не делаешь этого — ты ведь и так прекрасно знал ответ. Смиряешь ее внимательным взглядом с головы до ног, тебе было чертовски интересно, какой у нее был план и были ли он вообще, ведь проникать ночью в музей это не то, чтобы опасно, а просто непросто безрассудно. По твоему мнению.

— Было бы проще остаться до вечера в музее, чтобы не искать сейчас способ в него попасть — тут везде камеры и внутри охрана, — бузишь шепотом, будто вас кто-то может услышать, но все равно продолжаешь идти за рыжей, сжимая подмышкой доску. То ли ты за нее беспокоился, то ли то была личная выгода, а может и все вместе — пока не ясно.

— Очевидно, что идти через парадный вход не вариант, — с насмешкой заключаешь, осматривая фасады музея на предмет хоть какой-то лазейки, но везде было глухо, — впрочем, как и лезть в окна.

Когда вы проходите к задней части музея, то ты замечаешь кое-что более интересное: пару рабочих в касках сидящих на ящиках у металлической двери в подвал. Они выглядели так, будто только начали работать и уходить не собираются — ночная смена, все дела.

Хватаешь Виллу за запястье, утягивая в кусты, чтобы не спалиться, а сам пытаешься разглядеть, висел ли на двери замок. Его там не было, хотя двери и были закрыты.

— Не факт, что в подвале чисто, но есть идеи, как их отвлечь? — спрашиваешь ее, опуская взгляд на ее лицо, которое ты едва мог разглядеть в желтых лучах далекого фонаря. Вспоминаешь вдруг про то, как она наглым образом зашла в твою комнату, а потому не упускаешь возможности ее доебать, ведь давно хотелось.

— Кстати. Много интересного прочитала? — начинаешь издалека, но ты был уверен, что девушка поймет, о чем конкретно шла речь, — может поделишься, а то не понятно, с каких пор тебя интересуют музейные экспонаты.

Фабиан не скучал по дому в отличие от остальных парней, с которыми он провел долгие месяцы плаванья, а теперь они были вынуждены оставаться в чужой стране, в совершенно чужом мире. В чужой культуре. С чужим языком, понимания которого так просто не придет, ведь он был совершенно не похож на те, которые его окружали в родных краях. Там все было проще, но от всей навалившийся разницы, у Яна все больше разжигалось любопытство. Да и скучать, тоскуя по чему-то, когда этого чего-то у тебя нет — невозможно. Ему ведь некуда было возвращаться (если задуматься, у него, возможно, не было даже больше родины, которую он покидал несколько месяцев назад с войной, что поглощала земли, пропитывая их кровью солдат). Его не ждет мать, с которой Фабиан вот как несколько лет не общается, уйдя из родительского дома, надеясь, что хотя бы так, но отведет от них беду, влеченный магией. Сбегая (чувствуя себя трусом), но только, чтобы никогда больше не почувствовать этот горький вкус, что ядом теперь живет у него на губах, языке, в горле. Он все еще не понял, насколько увяз в этой силе, игре со смертью и можно ли обыграть то, что является неотъемлемой частью жизни. Все живое умирает — Фабиан это понимал еще ребенком. Он не наивный деревенский дурак, у которого мышление заканчивается на желании выпить. Но одно дело было понимать конечность жизни — другое же буквально видеть этот конец. Дышать им. Впитывать в себя. Ощущать, как горит сначала кожа, а после заходятся и твои же собственные внутренности. Стыдно ли ему? За то, что он напуганным смертью, ушел, не прощаясь со своими родными — да. Ему стыдно, что он даже не пытался предотвратить смерть Роберта, своего старшего брата, на войне, что увидел за месяцы до того, как его мертвое тело будет гнить в земле, с вырванными клочьями мяса, растаскиваемыми по разным сторонам дикими животными и птицами. Хилде, свою младшую сестру он тоже не спас.

Можно ли выиграть в принципе у того, кто пишет правила? Переписывая их на ходу и всякий раз, подкидывая новые вводные. Ян пока уверен только в том, что играя в эту игру, он только все больше вязнет в безысходности с отсутствием хоть каких-либо ответов. Увязая в чужих смертях, в паре которых, он был не просто сторонним наблюдателем, но и участником (ведь пытаясь уберечь сестру, видя ее смерть от рук ее будущего мужа, Фабиан пошел на опережение — он убил его, не сожалея в тот миг и на секунду о том, что становится убийцей). Но ничего не получилось. Это было последним, что его связывало с семьей. Это стало первым, что толкнуло его за пределы родных земель. В его первое путешествие. Он подыскивал корабль, на котором отправится вместе с торговцами, не одну неделю. С того дня прошло уже восемь лет, а он все еще помнил ту невыносимую, физическую боль от необходимости всматриваться в чужие глаза капитанов, рассматривая в подробностях их будущую смерть, которая подобралась ко многим так близко. Витая вокруг них сгустком энергии, к которой Фабиан прикасался, пуская по ее поверхности цилиндрические круги, что создают камни, падающие на гладь воды. Было сложно найти того, чья судьба не обрывалась в мгновение длительного плаванья вследствие кораблекрушения — Ян искал все же ответы, а не смерть в открытых водах океана.     

Он склонился над тазом с водой, желая освежиться, умывая свое лицо, несколько раз опуская руки в воду и зачерпывая ее ладонями. Он продолжал чувствовать то странное, что проникло в него еще пару дней назад, коснувшись вспышками огня в виде отголосок магии. Чужой магии, что иглами каждый раз под кожу, от чего хочется закрыться, защититься. Чужая магия, сила (чаще разрушающая), всегда была чем-то агрессивным, причиняющая боль, если ее владелец настроен не дружески с самого начала (и Ян не может винить никого за желание выжить — он ведь и сам скрывается в страхе быть вздернутым на городской площади), но… не в этот раз? Он нахмурился, разглядывая себя в отражении воды, что успокоилась и стала вновь гладкой поверхностью. Сила прошлась по самым кончикам его пальцев, затронув лишь слегка нервные окончания, но обжигая рисунок крапивы на его правом запястье, что стал за пару лет более детальным, заметным. Магия, с которой он соприкоснулся в этом месте, была… чем-то родным? Знакомым. Ее запах как будто обладал схожими нотками того, что каждый раз забивает ноздри Фабиана, стоит ему лишь ощутить рядом с собой смерть. Ему нужно было найти обладателя этой силы. Только как? Он был ограничен в передвижениях и в правилах, которым они были обязаны подчиняться, находясь на чужой земле. Как он в принципе может здесь кого-то найти, не зная языка?

Он встряхнул головой, а после вновь запустил руки в воду, смахивая с ее поверхности свое лицо и темнеющие глаза, наливающие злостью, что случается всякий раз с ним, когда он наталкивается на стену. Сплошную стену. Думает, что нужно было согласиться с предложением Яспера и найти себе компанию на вечер и эту ночь. Последовать примеру большей части команды, что уставшая от долгих месяцев мужской компании, сейчас вовсю пользуются гостеприимностью японских женщин, проводя вечера в специально для этого отведенных домах. И в принципе, было еще не поздно присоединиться. Фабиан потянулся за белым полотном, что служило ему полотенцем, выправляясь и делая шаг в сторону.

— Святой Кернунн… — он отвел руку с тканью от своего лица, замирая на месте, услышав стук в окно. Ян выглянул, с удивлением увидев там человека. Вдруг появившейся гость, что выбрал для проникновения в комнату Фабиана не дверь, а почему-то окно, вызвал сначала удивление, скользнувшее во взгляде Яна, после настороженность, с которой он сделал все же пару шагов назад, чуть дальше от незнакомца, который взобрался до конца, перебираясь через край и оказываясь теперь с концами в комнате. Но то, знакомое… что ощутил днем ранее и не дающее ему покой, оно… оно было в этом… человеке? Фабиан прищурился. Он должен был возмутиться. Только вот…

— Господин Ян Ден, у вас все хорошо? — мальчишка, который вызвался помогать ему и говорящий на пусть и ломаном голландском, но все же говорящий хоть немного на родном языке Фабиана, сейчас обеспокоено постучал в дверь. На что сам Фабиан проклял тонкие стены из бумаги и свою несдержанность, с которой взывал к богу.   

— Да. Иди спать, — он сдержал в себе нетерпение, прогоняя своего помощника, как можно более отвечая повелительно, не позволяя тому оспорить требования оставить его одного. Все это время, Ян не сводил взгляда с парня, забравшегося к нему в окно. Он вслушался в шаги, что отдаляли Нана от его комнаты и только после этого махнул рукой неожиданному посетителю, требуя от того, чтобы тот отошел от окна. 

— Ты кто? — поймет ли он его? Ян не был в этом уверен и пока не мог понять, как ему с ним поговорить. Спросить, о том, что у него за сила, с которой сейчас заигрывает магия самого Яна. Не звать же на помощь Нану. Фабиан вздохнул, показывая рукой, что гость может сесть на уложенные на пол подушки за столом, на котором все еще стоял ужин, к которому хозяин так и не притронулся. Говорил он тихо, так, чтобы прислуга и никто другой, точно не слышал бы того, что в гостях Фабиана кто-то есть.

— Как тебя зовут? — он обошел сам по краю, держась на расстоянии, — Ян, — его палец уперся в грудь, показывая жестом, о том, что именно его зовут Яном. Фабианом его здесь звали только те, кто приплыл вместе с ним.