Гермес равнодушен, на самом деле, к большинству смертных развлечений. Участвует во всём, что только может предоставить индустрия развлечений, но назвать его слишком "увлекающимся" получилось бы, скорее всего, с огромным трудом. Ему и впрямь интересно многое из того, что создают смертные, в историческом своём желании переплюнуть богов, но особой увлечённостью это можно назвать едва ли. Алкоголь - прекрасно. Новые знакомства и общество, буквально всё, от сброда, до богемы - действительно интересно. Мало на свете найдётся настолько любопытных богов, чтобы быть в курсе фактически всего, что происходит. И, что самое примечательное, практически никогда не использующих эту информацию. Интерес ради интереса, на фоне общего равнодушия, если подходить к вопросу буквально. Потому что занят посланец богов был всегда буквально всем и ничем сразу. Величайшая скорость на свете - достаточно приятный бонус к множеству других, что он успел захапать себе с самого рождения. Трудно бы пришлось, с его профессией, будь он небесным тихоходом. 

Забавно наблюдать за тем, как люди вечно пытаются соревноваться с богами, но ещё веселее - за тем, как те стараются переплюнуть их. Можно было бы конечно фыркнуть иронично, нечто вроде "словно им делать нечего". Но самая ирония заключалась в том, что это была правда. Сколько угодно бессмертные могли убеждать всех и самих себя в необычайной занятости, но факт оставался фактом: когда в запасе у тебя вечность, хочешь или нет, но большинство из того, что нужно, ты будешь успевать сделать. Даже если очень сильно стараешься где-то опростоволоситься, чтобы больше не нагружали тебя ничем лишним. И речи о непрофессиональном отношении к обязанностям, тут вовсе не идёт. Скорее о том, что даже любимое дело может тебе надоесть, если заниматься им парочку тысяч лет, а то и больше. Всем иногда была нужна небольшая разгрузка.

В принципе, трудно найти бога, более доступного для связи, чем Гермес. Во-первых, в виду его индивидуальной коммуникабельности, а во-вторых, в связи с профессиональной деятельностью. Трудно быть посланников богов и оставаться, при всём этом, всегда вне зоны действия сети, даже по крутым божественным линиям, где сеть простирается вплоть до царства Аида.
Хотя, это тоже у него, при малейшем желании, тоже довольно легко получается. Главное - стать профессионалом своего дела. И ты всегда найдешь тысячу и один способ не работать, оставаясь при этом первоклассным специалистом. Нужно только уметь или записаться на специализированные курсы сыночка Зевса.

И всё же, выглядеть всегда жутко занятым, Гермес предпочитает больше, чем быть таковым на самом деле. Случаются завалы и у  него, как иначе? Особенно теперь, когда боги совершенно обленились, уверовав в технологии двадцать первого века. Который для них, даже при самых скромных подсчётах, ушёл далеко за тридцатый. Но, упорно игнорируя объективную действительность, все ссылались, по неясным причинам, именно на это. В общем, стало и лучше, и хуже одновременно. А Гермес, только в этом случае особо не лукавя, предпочитал развлекаться на полную, пока работали за него технологии смертных, усовершенствованные богами.

Казино  выделяется на фоне всех, хотя бы уровнем пропитывающей его магии. Гермес чувствует её ещё на расстоянии. То, что вряд ли удалось бы полукровкам или богам помладше, вполне доступно олимпийцам, титанам и тем, кто постарше, кого и вспоминать особо не хочется. Довольно тонко и искусно, на самом деле, можно быть чуть-чуть пьянее и куда менее внимательным, и тогда пиши пропало. Только тот, кто наивен в полной мере, может верить в бескорыстность интересов не_смертных, что пытаются создать что-то, для неравных себе. А значит, всегда нужно быть осторожным, на всех гранях собственной осторожности. Которой у Гермеса, в виду рода его занятий  и того, что ещё ни разу по голове не прилетело, ни от богов, ни от героев, было куда более, чем достаточно. Она-то и трезвонила о том, что расслабляться не стоит. Даже в виду того, что казино - приятное заведение для того, кто не может потерять буквально всё, в виду невозможности и вполне объяснимого желания отдохнуть. К тому же, все самые яркие проявления чего-то магического тщательно попытались замаскировать флёром всеобщего дружелюбия. Вполне объяснимо для кого-нибудь вроде Цирцеи или ещё какой озлобленной дамочки похуже.

Внутри красиво, роскошно, вычурно и очевидно опасно. Нет богов, зато встречается несколько полукровок, знакомых ему скорее на лицо, чем по имени, и множество смертных. Не удивляют обычные люди, что пустыми глазами смотрят на автоматы и ждут, какое же число выпадет. Испокон веков создания божьи слишком азартны и увлечены для того, чтобы уметь противостоять этому, уметь сопротивляться собственным соблазнам. Но те, в ком течёт божественная кровь, несмотря на схожесть свою с собратьями, всё же несколько другие.  Куда лучше сопротивляются своим слабостям и куда острее ощущают опасность. К примеру, от чудовищ, которых тут достаточно для того, чтобы не испытывать от этого заведения никакого восторга. Самого Гермеса не тронут, к одному из олимпийцев ни за что не полезут, в виду слишком очевидного расклада сил. Но тот факт, что не набрасываются разрывать на куски слишком расслабленных полубогов, ещё сомнительнее. И вопреки желанию повеселиться этим вечером и ничем не заморачиваться больше, вызывает очевидные напряги.

Вообще, Гермесу очевидно плевать на чужих детей, кем бы они там ему не приходились. Половина могли бы считаться братьями,сёстрами,племянниками и  иже с ними, если бы не разбавление кровью смертных, а половина вовсе ни о чём, слишком далеки. Но их, чьими бы там ребятами они не являлись, бросать на произвол судьбы, в когти и клювы чудовищ, что кажутся ласковыми девушками, совершенно не хотелось. В той степени ответственности, по-крайней мере, которую взрослые берут за посторонних совершенно детей, пусть возраст тех и позволяет делать ставки.

И всё же, нечто иное отвлекает внимание от полубогов, слишком увлечённых своим азартом. Формально, стоит наверное, уделить им чуть больше внимание и отправить отсюда восвояси, лишив всех радостей детства, вроде выигрышных ставок и проигранных доходов. Но слишком уж целенаправленно направляются двое из чудовищ  в соседний зал, заставив вспомнить древнюю мудрость "если два огромных злых дебила куда и направляются решительно, то явно, чтобы не творить добро". В давние времена звучало несколько по другому, но суть, тем не менее, оставалась всё в том же. Прерогатива чудовищ - неосторожные полубоги, слишком сильные для того, чтобы быть незаметными, но слишком слабые для того, чтобы быть бессмертными. Они же, если брать теорию, должны были стать сейчас самым лакомым кусочком для тварей всех мастей, коих тут, если говорить откровенно, было достаточно.

В принципе, Гермес понимал, почему конкретно у него не возникает проблем и он попутно успевает делать ставки, и улыбаться миловидным девушкам с остекленевшими глазами. Когда приносят украшения, в виде лотоса, становится довольно забавно. Конечно же,  в виду своей занятости, он мог бы пропустить эту историю, как не представляющую особенного интереса. Но во-первых, Одиссей  был любимым правнуком, который внял святым заветам "подальше от жены и детей, и на множество лет", а во-вторых, история с приключениями оного гремела знатно. Даже не так уж далеко отошли от деталей, если задуматься. Всё ещё непонятно было только, кто решил возродить эту фишку острова лотофагов, а главное - зачем. Много чудовищ, но неуловимым шестым чувством, что никогда не подводило, чувствовалась рука кого-то из божеств. Очевидно жаждущего остаться в тени.

Никакого бы дела до происходящего, но Гермес знает, куда ему стоит направиться. А именно - вслед за амбалами, столь настойчиво не обращающими внимания на тех, кто должен бы вызывать их интерес. Полубогам всегда говорили не пользоваться сотовой связью, привлекающей чудовищ и желательно - не отключаться от реальности в магическом казино. Но, собственно говоря, когда эти милые ребята делали то, что для их жизней было нужно?

Не так уж много времени проходит до того мгновения, пока он начинает понимать, что происходит. И осознавать, на общем фоне, чем полубоги так и не смогли привлечь внимание не самых умных монстров. Те подумали почему-то, по не слишком ясной причине, что младшее божество - куда более лакомый кусочек для расправы. Довольно глупая логика, не выдерживающая никакой критики. Но вполне укладывающаяся в то, что обычно творилось в головах низших тварей.

Никто не может назвать Гермеса излишне агрессивным. Вряд ли кто-то будет утверждать, что таковым он не бывает, но случай скорее исключительный, чем происходящий на постоянной основе. На крылышки сандалий наступать не стоит, выражаясь фигурально, но и чтобы по голове получить с налёта, нужно сделать что-то более экстремальное, чем просто существовать, будучи дебилом. Поднять руку на его дочь, к примеру, совсем не для того, чтобы посыпать её милыми блёстками  в выражении восторга.

- Претензии по всем правилам делопроизводства оформлять надо в письменном виде, высылайте на адрес Олимпа, мистер уродец.  В принципе, Гермес редко бывает серьёзным. И в большинстве случаев предпочитает не накалять обстановку. Уход от проблемы - лучший способ её решения, в ряде конфликтных случаев. Но во-первых, это не тот, а во-вторых, когда ломаешь чью-то руку, под собственный злой рык, доставая кадуцей, ставший кинжалом с небесной бронзой, он почему-то, не обращается к собственному здравому смыслу, предпочитая сыпать угрозы. То ли не разобравшись, то ли понимая уже примерно, что начальство где-то плохо провело инструктаж по тому, как связываться с богами и терять уже особенно нечего.
- Привет, детка. Второй монстр интересует пока Гермеса куда больше. Никаких сомнений в том, куда тому отправляться - в самые непригодные для жизни условия. Буквально три секунды до того момента, пока и второй не отправляется вслед за первым, так и не успев сказать ничего действительно фундаментального. Глупо, очень глупо. Его потомкам не о чем будет писать мемуары, если нашёлся кто-то настолько глупый, чтобы с ним их завести.

Конечно же, Гермес зол. Не на Тихе, что оказалась в этом казино, попавшаяся в ловушку, словно полу-смертная и даже не на что-то конкретное, совсем не ясно, на что именно. Просто потому, что кто-то угрожал жизни его ребёнка и неясно совсем, каков был бы расклад, явись он сюда чуть позже или на месяц раньше. Или, не брось слишком внимательный взгляд на очень подозрительных монстров.
- Тебя только оставь без присмотра на пять минут, как тут же вляпаешься в неприятности. Улыбается широко, делая вид, что не произошло ничего экстраординарного и радуясь, в принципе, что талант их с Афродитой дочери - удача. Всё могло бы быть иначе, покровительствуй она, к примеру...так и не разбитой посуде?
И конечно же, помнит прекрасно, что вряд ли они виделись в последнее столетие. А даже если, то совсем кратковременно.
Но сделать вид, под влиянием момента, что ты - заботливый отец, совершенно никогда не помешает. К тому же, когда пытаешься скрыть собственное волнение.

- Эй, даже не подойдешь? Не говори мне только, что съеденные лотосы заставили тебя забыть, как ты любишь обниматься с отцом. Вообще, редкие пересечения проявлялись по-разному, но в целом, Гермес никогда не был против, когда собственные дети его любили. Особенно, когда половина из них совершенно точно  и абсолютно искренне, его ненавидела, в основном, полубоги.
К тому же, он в принципе любил тактильные контакты.  Если это были конечно не мойры, что ощупывали на предмет судьбы.
- Что ты вообще делаешь в этом злачном месте? Мы с мамой тебе разве не говорили, что пока не стукнет десять тысяч лет - никаких казино и гулянок после полуночи? Ухмыляется, обнимая дочь, вообще не интересуясь её отношениям к "обнимашкам". Главное, что сам хотел. А с детьми виделся достаточно редко для того, чтобы не интересоваться их мнением по этому поводу вообще никак. Так что, придётся мадам фортуне немного потерпеть крепкие объятия. И надеяться не получить по филейной части за то, что вляпалась в какие-то неприятности без присмотра отца.

[icon]https://i2.wp.com/78.media.tumblr.com/7ba8c1035620d3544553786a313e284c/tumblr_p36v2r6n2V1vjsjwuo3_400.gif[/icon]

[indent]Все-таки подумать о том, что все может пойти совсем не так, как было запланированно, Огрону определенно стоило. Иначе ему не пришлось бы в спешке придумывать план отступления, пока, до смерти напуганные едва не настигнувшей их смертью (забавно получилось, не так ли?), феи войны приходят в себя. Времени ему дано оказалось катастрофически мало, и потому маг не придумал ничего лучше, кроме как найти укрытие в лабиринтах Измерения Омега. Это место обладало чертовски дурной славой: здесь, навеки закованные во льдах, злейшие враги магического измерения проводили свою вечность. Вопреки мнению большинства недалеких любителей рассуждать и осуждать других без знания дела, многие из этих заключенных не столько не могли освободить себя от ледяних оков, сколько не хотели — пленников Измерения Омега сторожили не разумные стражи, а дикие змеи, обжигающие холодом и уничтожающие все живое, что замечал их зоркий глаз. Место было далеко не из приятных, и как минимум поэтому уже стоило попытаться найти в нем свое спасение. Дурная слава ледяной тюрьмы могла заставить часть мстительных фей задуматься о том, стоит ли борьба с магами Черного Круга их собственных жизней, ведь это место было равно беспощадно и к правым, и к виноватым. Чем меньше противников оставалось у Огрона и его подчиненных, тем легче им удалось бы оторваться от преследования.
[indent]О том, чтобы пытаться снова уничтожить фей, не шло и речи. Огрон просчитался, недооценив Винкс и их мужское сопровождение, в особенности этого Набу, который в целом показывал себя лучше остальных парней в команде поддержки фей, но все равно не казался достаточно сильным противником. Так думал Огрон, когда с легкостью сломал об колено посох волшебника с Андроса, лишив его возможности колдовать и защищать свою дерзкую подружку. Теперь, когда этот юноша с двумя косичками сначала лишил Черный Круг одного из магов, Думана, а после и вовсе вобрал в себя всю магию Черного Круга, закрыв портал в Бездну, Огрон сильно жалел, что вместе с посохом не сломал этому мальчишке еще и позвоночник. Тогда он бы заранее посмеялся в лицо темнокожей фее, когда она несла бы своего разломанного жениха на руках — по крайней мере, несколько недель назад за спиной Винкс не стояли феи войны, и Огрон имел бы в запасе еще несколько бесценных минут, чтобы насладиться ее страданиями и горем.
[indent]«Ой, как жаль, но цветочек тоже хочет жить?» — с издевкой произносит Огрон и бросает мимолетный взгляд на Флору. Конечно, фея природы должна сопереживать и засохшему цветку, и умирающему другу. Правда, едва ли жест дружбы, обращенный к растениям, так сильно впечатлит фею, что заставит ее с легкостью простить магу смерть жениха ее близкой подруги. Да. это и правда такая сложная сеть отношений и бессмысленных привязанностей, которые так травмируют неподготовленный разум: что, эти глупые феи и правда так искренне верили в то, что могут бросать вызов каждому встречному злодею (по их субъективной оценке) и всегда выходить победителями без ощутимых потерь? Тогда можно сказать, Огрон любезно преподал им важный жизненный урок: война несет смерть, поэтому, объявляя ее кому-то, будь готов оплакивать каждого, кого тащишь за собой в этот омут.
[indent]Он лишил его шанса выжить с особым наслажденем. Хоть волшебник с Андроса не был феей и особо не страдал, его смерть принесла магу огромное удовлетворение. Он видел страх — панический ужас — в глазах феи волн, и слышал отчаянную мольбу в ее голосе. Она правда думала, что Огрон проявит сочувствие? Пожалеет глупую фею, которая, оказывается, так любит своего безрассудного жениха, лишившего магов Черного Круга шанса на победу? Зря, очень зря она так думала. Ее жалкие рыдания стали только дополнительным поводом, достаточно весомым, к слову, чтобы сделать все в точности наоборот и заставить ее страдать сильнее. Каждую из этих пестрых фей волшебного измерения Огрон ненавидел до дрожи, проклиная их и прошлого себя за то, что пренебрежительно отмахивался от них и не прихлопнул, пока у него была возможность. Феи не с его родной планеты мало интересовали мага; он издевался над ними каждый раз, когда Винкс бросали ему вызов, и не был готов прекращать эти жестокие игры — правда, совершенно не предполагал, что они вдруг станут сильнее и таки смогут дать отпор. Сейчас он играться с ними не станет; Думана больше нет, их силы иссякают, а Винкс все лезут и лезут не в свое дело, возомнив себя правосудием и полноправной стороной многовекового конфликта, о котором они и узнали-то всего ничтожное количество времени назад. Хотят войны? Пусть впредь боятся своих желаний. Смерть Набу, совершенно глупая и досадная, будет им хорошим напоминанием о том, что всякое решение чревато последствиями.
[indent]Последствия их собственной неосмотрительности нагоняют магов Черного Круга в неприветливом Измерении Омега. Холод тюрьмы пробирает до костей; Огрон осматривает ледяной лабиринт, едва подавляя в себе природное чувство страха. Он успокаивает себя мыслью, что любое существо, встреченное им здесь, желает ему мучительной смерти куда меньше, чем любая из фей, которая последует за ним сейчас. Стало быть, бояться стоит совершенно не того, что ждет впереди, ведь все самое опасное остается за спиной. Огрон не знает, сколько у них времени, чтобы найти здесь укрытие. Феи войны могут броситься за ними прямо сейчас (маг прислушивается, не открывается ли за ним чужой магический портал), или же выждать время, подготовиться... Или что им нужно? Решимость? Неважно. О их планах и настроениях Огрон догадывается лишь примерно, и это тоже его нервирует. Смотреть на заточенные во льды фигуры мутантов и вполне обычных с виду людей тоже очень неприятно. Сквозь прозрачную решетку словно смотрят живые глаза, неотрывно следят за незваными гостями. Вероятно, живые посетители в Измерении Омега считаются крайне редким явлением. Огрон не может отделаться от пугающего чувства, что они следят за ним — неотрывно, с любопытством и завистью.
[indent]«Будь я на их месте, я бы тоже возненавидел свободных» — за этой неожиданной мыслью приходить другая: а ведь он и правда еще может побывать в их шкуре. Конечно, ему категорически этого не хотелось бы, но эта жуткая мысль навязчиво цепляется, лезет в голову. Оказаться загнанным в угол страшно. Оказаться скованным льдом страшно. Остаться здесь навеки страшно. Но это страхи, связанные с невеселыми предположениями. Реально страшно: назад им уже не повернуть. А вот что будет впереди — Огрон не знает, но прогнать дурные предчувствия не может. Может только бороться, и будет делать это до конца, чтобы не стать еще одним заключенным, следящим за теми, кто пока еще может сбежать.

Золотая корона сдавливает виски, а я чувствую себя предательницей, когда склоняюсь в полупоклоне перед Дарклингом, позволяя водрузить ее на мою голову и ощущаю ее вес. Я так долго боролась с ним, но не могла допустить ещё больших потерь. Гриши слишком долго жили в страхе за свои жизни, подавляли свою сущность, и если ради безопасного будущего своих людей я должна в буквальном смысле продать душу дьяволу, я готова это сделать.

Всё оказалось гораздо хуже, чем я думала.

Чувствую себя птицей в золотой клетке. Мои покои были перемещены в Большой дворец, хотя я бы предпочла свою старую комнату. Моя охрана состояла исключительно из людей Дарклинга, он бы не допустил рядом со мной никого из тех, кто хоть на сотую процента лоялен мне. Я не могла покидать пределы дворца в одиночку, всегда сопровождемая тенью хотя бы одного из опричников. Впрочем, они никогда не заговаривали со мной и всегда держались на почтительном расстоянии, которое впрочем не оставляло простора для глупостей. Иногда я ловила себя на мысли, что предпочла бы даже и их компанию. Всё, что угодно, лишь бы не молчание.

Я все никак не могу привыкнуть к своему отражению. Когда-то орехово-каштановые, а сейчас белоснежно-белые, мои волосы делали и без того тёмные круги под глазами ещё заметнее, несмотря на то, что я регулярно использовала свои способности, мне никогда не стать хотя бы вполовину такой же прекрасной, как Женя или даже Зоя. Впрочем, может быть дело в том, что я не помню, когда последний раз спала больше трех часов за ночь без постоянных кошмаров. Ночь дня рождения Николая я никогда забыть не смогу. К счастью, никто серьёзно не пострадал - ничего из того с чем не справились бы целители. Но их крики, святые, их крики, когда ничегои Дарклинга впивались когтями и зубами в их плоть. Они преследуют меня ночами.

И я искренне хочу ненавидеть Дарклинга, всей душой, всем своим естеством. Но не могу, просто не получается.

Ведь я выбрала его сама, по собственной воле. Просто не могла допустить, чтобы кто-то еще пострадал. Не из-за меня. И я искренне надеялась, что действильно могу изменить положение дел в стране. Вот только я была не более, чем украшением, красивой куклой, которая нужна была Дарклингу, чтобы держать в узде вторую армию и моих последователей. К сожалению, я прекрасно осознавала, что не всех устраивало такое положение дел. Хотя большинство гриш остались с нами во дворце, кто-то успел сбежать до того, как мы заключили с Дарклингом сделку. Николай вернётся, это лишь вопрос времени, если не за троном, то за мной. Я слишком хорошо знала этого упрямого хитрого лиса. И хотя сама мысль о том, что он придёт за мной, приятно грела душу, я также совершенно ясно понимала, что это будет последнее, что он сделает в жизни - Дарклинг не раздумывая его убьёт, ему не нужен мятежный наследник престола. Ему вообще не нужны конкуренты. Я надеялась, что Ланцов одумается, когда услышит рассказ близнецов, что я добровольно сдалась, или после новости о коронации. Я не впервые ошибаюсь в людях. И это может стать очередной фатальной ошибкой. Мне нужно больше информации, чтобы действовать.

- Рада разочаровать тебя, - ничего не могу с собой поделать, мне хочется развести Дарклинга на эмоции. Во-первых, это очень любопытно и будоражит кровь, предполагаю, что я единственная оказываю на него подобное влияние. Во-вторых, мне надоело, что он смотрит на меня, как на неразумное дитя. Может быть, я действительно являюсь ребёнком в сравнении с ним - в конце концов у него за плечами сотни лет опыта, но это также и означает, что его сердце очерствело, слишком долго он был один. Он забыл, какого это - быть человеком. Чувствовать. Заботиться. Сопереживать. Но с другой стороны, он сам неустанно повторял, что я - единственная равная ему. Что я должна стать его балансом. Возможно, я должна заставить его вспомнить.

Я уже готовилась ко сну, отпустив своих служанок, я позволяла им только готовить меня к очередному дню - делать причёску, наносить макияж, помогать облачаться в причудливые платья - скучая по умелым рукам Жени; заканчивать же очередной день я предпочитала в одиночестве, не сдерживая слезы, когда эта мысль пришла мне в голову. Мне страшно представлять себя на его месте, если бы наши роли поменялись. А что, если я ошиблась? Ведь нам действительно было хорошо друг с другом. Почему-то рядом с Дарклингом я чувствовала себе на удивление спокойно и защищенно, мне хотелось больше улыбаться и видеть его улыбку; нравилось слушать его рассказы; нравилось просто смотреть на него; нравилось чувствовать себя красивой и желанной, когда он смотрел на меня. Он научил меня чувствовать себя значимой. Он заставил меня поверить, что я желанна. Я до сих пор храню между страницами книги, которую он мне и подарил, засушенный цветок из очередного букета, который мне присылали каждую неделю. Он запомнил, что я предпочитаю простые цветы, поэтому эта ромашка была мне дороже многих сокровищ. Возможно даже дороже усилителя, который теперь крепко обхватывал мою шею.

И теперь, это его проблема. Потому что я собираюсь потребовать то, что принадлежит мне по праву. Когда-то он сказал мне, что я должна стать его балансом - сделать его лучшим человеком. И раз он оказывается прислушиваться ко мне, возможно, это он должен сделать из меня лучшую версию. Поэтому я вытаскиваю из волос все держащие причёску шпильки, позволяя им рассыпаться по плечам и стягиваю с плеч плотную кефту, которая мешала мне нормально дышать весь день. Я остаюсь только в теплом хлопковом белом платье, отороченном чёрными и золотыми нитями. Поздняя осень в Равке всегда была прохладной.

Коридоры дворца были пусты в это время суток за исключением редких патрулирующих групп, которые я обманывала, отражая свет от себя. Фокус, которому я научилась во время своих странствий. Они не уделяли особого внимания дрожащему лунному свету, поэтому через несколько минут я уже оказалась перед покоями Дарклинга. Его опричники были более тренированые, поэтому я заставила свое тело расслабиться, выходя из тени. Если они и удивились, то не подали виду. Мне даже не пришлось отдавать никаких особых приказов, видимо Дарклинг заранее распорядился пускать меня вне зависимости от обстоятельств. И я не знала, что чувствовать по этому поводу.

В любом случае, через пару минут я уже осталась наедине с безэмоциональной дверью, набираясь храбрости постучать. Я прекрасно осозновала, что Дарклинг уже должен почувствовать меня, поэтому промедление выглядит глупо. На мгновение моя рука замерла над поверхностью двери, но я все нашла в себе силы, услышав ответ практически мгновенно. Он ждал меня, внутри у меня буквально все перевернулось.

- Я не твоя, - и хотя все моё существо противилось этим словам и отчаянно желало обратного, когда в голову некстати лезли отрывки прошлого, - я Равки, - загоняю чувства как можно глубже и упрямо продолжаю, поджимая губы.

- Ты получил все - страну, армию, корону... - на миг прикрываю глаза, делая судорожный вдох, - Меня! - мне приходится приложить усилия, чтобы не взмахнуть руками в раздражении, выставляя себя ещё более глупой перед ним. - А что получила я? - подхожу ещё ближе к креслу, где с достоинством особы королевской крови восседает Дарклинг, чуть наклоняя голову к плечу, - Изоляцию? Презрение моих друзей? Статус твоей покорной игрушки? - слишком много эмоций и мыслей у меня накопилось после коронации, мы едва перекидывались парой слов за все это время, в основном потому что я сама отказывалась с ним разговаривать. - Меня это не устраивает.

Всегда считал, что моногамия - насилие над личностью. Особенно, когда две мятущиеся души стремятся друг к друг к другу, словно две прекрасные бабочки под лучиками яркого и тёплого солнышка, словно капли дождя, что стекают по витражному стеклу, собираясь воедино. Разве можно помешать любви, когда два жарких и юных сердца тянутся друг другу, опоясанные невидимыми нитями, столь же крепкими, сколь рыбацкие сети, которыми мужики по утру тащут рыбу? Или же, быть может, не кажется жестоким, когда мысли двух людей соединяются воедино и воплощаются в едином и порывистом страстном танце любви? Какая сила может противостоять самым нежным стремлениям двух юных душ, что ещё не прошли свой путь и лишь закаляются в жизненных невзгодах, противостоя самым ужасным обстоятельствам? ....
В общем, пытаться кого-то убить лишь за то, что он встретился невзначай с его молодой женой глазами, я считаю крайне несправедливым по отношению к своей особе, у которой всегда было множество стремлений, кроме как помереть, не дожив до тридцати лет. Во-первых, я слишком юн и талантлив для подобных дел, а во-вторых, да где это видано - убивать за любовь? То есть, я конечно не утверждаю, что с мадам Рейнфран мы собирались прожить вместе до старости лет и нарожать кучу светловолосых детишек, но на один уж вечер можно было сделать скидку. К тому же, любой неверный супруг, заставший свою суженную в постели с другим и сам виноват во многом, как я думаю. Во-первых, недостаточно внимания уделял своей жене, коль уж смотрит она в сторону других мужчин (хотя, своей вины тоже ничуть не умаляю, потому что прекрасно понимаю, что передо мной не устоять), а во-вторых..Ну кто, спрашивается, тебя просил возвращаться пораньше домой? Женщины любят мужчин, верных своему слову. Коль сказал, что до завтра не появишься, нечего и нарушать. Подумаешь ещё, какая цаца, весь в оскорблённых чувствах. Я, быть может, тоже огорчён современными нравами, когда сначала обещают, а потом не исполняют. Разве же, скажите, моя вина есть в случившемся?
Впрочем, ничего такого я объяснять не стал, потому что жажда  жизни во мне всегда была сильней всех страстей пообщаться на морально-этические темы. Благо, я только верхнюю часть одежды успел с себя стащить, когда дверь распахнулась, хоть и продемонстрировал свою беззащитную оголённую спину этому мужлану. И везение сомнительное, но пока он бросился за своим оружием, я довольно проворно выбрался в окно. Уж в чём я только талантлив не был, а в том, чтобы удирать из чужих владений на всех порах - особенно. Так уж исторически сложилось, хоть всё равно вину свою я признаю лишь частично, что общения с мужьями дам моего сердца у меня никогда не складывалось, вечно они не пытаясь вникнуть в суть вопроса, пытались пустить в ход кулаки. А ведь разговоры - важная часть нашей культуры, можно сказать, на них только всё и держится.
Благо, лицо моё неверный своему слову увидал лишь частично и к тому же, дал мне фору, пока рванул в коридор, за оружием, развешанным по стенам. Ну, образчиков интересных я там видел много, но дожидаться, на что же именно падёт его выбор, демонстрируя редкое отсутствие любопытства, всё же не стал. Правда, рычание со словом "Лютик" мне показалось услышанным даже спустя множество метров, пока я бежал по дороге, в одну из местных деревушек, уже на ходу продумывая план спасения, но не видя его ни в чём другом, что я молод и быстр, привычен к таким забегам, а муж дамы моей сердца - не очень. И остаётся уповать на то, что выдохнется он быстрее, чем сумеет меня поймать. Хотя, никогда не мог понять этой шутки судьбы, как-то вечно так складывалось, что разъярённые супруги были необычайно быстры и настойчивы в своих стремлениях объяснить мне правила поведения в чужом доме, и если я и был по-прежнему ещё цел, красив и преисполнен энтузиазма, то только потому,что мне каждый раз везло. Что поделать, необыкновенная удача как придача к совершенному таланту.
Выбора особого, по какой дорожке бежать, у нас нет, она всего-то одна, а по бокам непроходимая чаща со множеством лесного зверья, так что в том, что моя направленность будет известна милсдарю Рейнфрану, ничуть не сомневаюсь. Прибавляю скорости, ощущая покалывание в боках, но так её и не снижая. Потому что жить захочешь - ещё не такие рекорды по бегу на пересечённой местности устроишь. И не знаю уж, в чём заключались намерения супруга моей пассии на один лишь жалкий денёк, что отнюдь не было справедливым, но в том, что они были очень уж серьёзными, я ничуть не сомневался. Намекал мне на это один лишь тот факт, что он бросился за оружием, которого в доме его водилось множество. Да и жена его так истошно кричала, что убьёт он меня, что никаких сомнений: опыт в этих делах у него был, а я становиться частью этой коллекции не собирался. В тысячный раз проклинаю себя за глубокие страсти собственного пылкого сердца, когда просто забываю проверить, действительно ли мужья находятся там, где считают их жёны. Лечу, словно ослепший мотылёк на яркий свет их красоты, и....
Тихо ругаюсь под нос, завернув на скорости за угол, где чуть не врезаюсь в повозку, запряжённую неторопливой лошадью, словно это было правильно  - преграждать движение, когда кто-то свою жизнь спасает, понимаешь ли. Мчу дальше, на скоростях пытаясь понять, что делать дальше. Чуть ниже - застава, быстро не пройдёшь, а останавливаться мне сейчас ну, никак нельзя, даже чтобы осмотреть красоты природы, кои я тут видел уже не раз. Бегу ещё вперёд, раздражаясь от отсутствия здесь какой-либо многовариантности - дома, дома, дома и всего одна дорога, по которой усталый странник и должен продолжать свой путь, напрягая ноги. Нет бы сотню хитросплетённых улочек, где сам себя потеряешь. В данном случае это было бы куда удобнее.
Выбегаю к месту знакомому, удобному и родному - местный кабачок, где я не раз на "бис" исполнял свои баллады. Не могу сказать, что публика была шибко благодарная и действительно просили повторять, но коль уж ворчали не очень сильно, то я им помогал творчески просвещаться. А то, тёмный народ, только и готовы, что байки про всякие мерзости слушать. Нет бы о прекрасном, о тягучем, о глубоком. В общем, я с удовольствием завернул бы сейчас туда, но с учётом, что рычание "ЛЮТИИИИИИИИИИИИИИК" раздавалось за спиной как-то слишком явственно, то вариантом это казалось не самым умным. Можно спрятаться и под стол со скатертью, кто ж меня туда не пустит? Но, как уже говорилось, публика тут не очень благодарная, никакой гражданской ответственности, могут и выдать, забавы ради. А я, хоть и доверчив, да наивен, как одуванчик, но голову свою люблю. Особенно, когда она прикреплена непосредственно к моему телу.
Я почти преисполнен отчаяния, когда забрезжил свет в конце тёмного леса и вижу способ избежать лап медведя. Это я, конечно же, литературно выражаюсь. Но ручищи некого обиженного сударя и впрямь напоминали их, а в фантазиях, в которых он ещё и топор какой держал, вообще ничего хорошего.
И всё же, есть в жизни счастье, а в женщинах - необъяснимое светлое и притягательное. Потому что вижу давнюю свою знакомую, не только притягательную, как по факту своего существования, но и очень притягивающую меня конкретно сейчас, потому что только в ней я вижу план своего спасения. Присциллу встретить всегда радость, но когда жизнь висит на волоске, а она единственная может стать канатом, всё ещё привязывающим меня к этому существованию, то любовь моя к ней  и вовсе границ не знает. План рождается в голове мгновенно, как всегда бывало, под самый конец. Говорю же, я необычайно везуч в амурных делах, ещё бы заканчивались  они не столь жутко.
- Присцилла, любовь моя. Свет моих очей и радость сердца, я всюду искал тебя. Бегу к ней, кажется, вновь начиная ощущать это рычание у себя за спиной. Возможно, всё это моё сознание, но на всякий случай, стараюсь подстраховаться. - Не поверишь в мои чувства, но нежность к тебе - всё, что есть в моём сердце. Сохрани этот свет для нас двоих, помоги мне выжить. Скажи, что я весь день был с тобой и никуда не отлучался. А ещё, у нас такие чувства, что ты мне голову оторвёшь, если посмею хоть в сторону глянуть. Говорю торопливо, на скоростях, пытаясь проговорить это всё так, чтобы она успела понять. Потому что имя своё я точно слышу уже совсем по-близости и очень громко. Хотя, я бы предпочёл, чтобы всё это было лишь моими фантазиями. Я, вроде бы, даже бежал быстро. Ну и как все эти грузные мужчины, вроде Геральта или моего нового сегодняшнего знакомого, умудряются в минуты опасности передвигаться так быстро?
Обхватываю девушку за талию, так и не дождавшись её ответа, и страстно целую в губы, прижимая к себе с такой силой, словно ветром нас по-разные стороны унесёт, если только ослаблю хватку. Как раз вовремя, потому что всем нутром своим чувствую опасность, приближающуюся ко мне. И она, к тому же, очевидно радостным голосом сообщает, что наконец нашла меня и будет рада отрубить голову. Не могу сказать, что план слишком уж идеален.
Не сразу отрываюсь от Цираночки, делая вид, что  и вовсе не ожидаю того, что кто-то будет отрывать меня от столь интимного процесса. Вообще, я бы нашёл в этом много удовольствия - наш первый поцелуй обязательно должен был когда-то случиться, сколько бы не отправляла она меня в дремучие болота, но я представлял себе это несколько иначе. Особенно, по той причине, что весь мой разум был занят исключительно разрешением сложившегося конфликта и я никак не мог позволить себе отвлечься на что-то другое. Впрочем, целовать Присциллу, которая от удивления даже сопротивляться забыла, всё равно было приятно. Надо будет как-нибудь повторить, но в более спокойной обстановке.
- Слушаю вас, милсдарь, возникли какие-то проблемы, если вы бегаете с секирой и выкрикиваете моё имя на всю деревню? Признаться, довольно странный способ обратить моё внимание на себя. Говорю намеренно высокомерно и надменно, стараясь дышать ровнее, чем хотелось бы, и всем видом демонстрируя полное непонимание ситуации. Ну что могло столь почтенному господину понадобится от меня, да ещё появившись в деревне в столь несуразном виде? Я на пути успел одеться, опыт тоже был приобретён, но секира из какого-то очень острого железа, судя по всему, не то, что должно было быть частью образа достопочтенного гражданина, в его прогулках по деревне.
- Слушаю же вас, не молчите, раз уж прервали наше общение с моей невестой. Продолжаю обнимать Присциллу, искренне надеясь, что я не допёк её за последнее время настолько, что сдаст она меня с потрохами. Эффект неожиданности моей занятости - единственное, что могло бы сейчас спасти меня от кары, отнюдь не небесной, а вполне такой людской, и возможно, голыми руками.
Кажется, план был правильный. Боевой задор ещё не утрачен, но встретился с некой преградой, в виде сцены, которая оказалась перед глазами. Вроде бы, должен был загнать меня в угол, а там уж и порубить, под жалкие попытки оправдаться, что просто не знал о наличии столь достопочтенного супруга у моей любовницы. Но, во-первых, никуда я не бегу, а мирно так провожу время со своей возлюбленной,  а во-вторых, не демонстрирую и капли понимания того, что от меня требуется, когда задают вопросы с секирой наперевес. Кажется, почти застигнутые врасплох любовники, должны вести себя качественное иначе. Да и каков шанс, что из постели одной возлюбленной,  я тут же, через несколько минут, очутился в объятиях другой?
Единственный изъян в этом плане - Присцилла, которая может и решить не помогать мне. Но на её благородство, как и на то, что она не была серьёзна, когда говорила, что "век бы меня не видала", я надеюсь искренне. Готов позволить ей залепить мне оплеуху, за столь почти насильственный поцелуй, но лучше получить от рук прекрасной дамы, чем пасть смертью вдохновлённых от рук грубого мужлана. Прижимаю её к себе, с надменной и уверенной улыбочкой разглядывая рогоносца, хоть от моих действий на его голове и не успело появиться ветвистых кустов. И всё же, один поэт не может дать погибнуть другому. В чистое и непорочное сердце красавицы я верю искренне.

Казалось бы, за шесть с лишним лет уже можно было привыкнуть к магии и чудесам Хогвартса. Но для Лили ощущения была все также свежи. Она не переставала открывать для себя что-то новое, всегда находилась такая вещь, которая восхищала ее и поражала до глубины души. Чистокровные маги даже не могут себе этого представить. Для них это все рутина, привычные вещи. Они даже не задумываются, насколько прекрасно все то, что их окружает.
Каждый раз проходя по коридорам замка, Эванс находила для себя что-то новое, представляла, сколько всего видели эти стены. Поколения студентов, истории любви и ненависти, дружбы и предательства. Вот бы они умели говорить. Лили с удовольствием бы послушала те истории, которые они могли бы рассказать.
Неправильное утро.
Началось оно в высшей степени неправильно. Что будет дальше, Лили уже старалась не думать, но была уверена, что все продолжится в том же духе. День начался до ужаса банально. С уже привычного, и по секрету, уже жизненно-необходимого "Эй, Эванс, как спалось?" в исполнении Джеймса Поттера. По привычке, уже без прежнего задора и желания, отправить его приглашать на свидание гигантского кальмара или нового питомца Хагрида или кого-то из Слизеринцев. По настроению. Отправиться на занятия. Получить заслуженные тридцать баллов. Потерять сорок из-за Мародеров. А после ужина — на дежурство со старостой с Рейвенкло. К несчастью, ее напарник на сегодняшний вечер заболел, и замену ему подобрать не успели. Впрочем, Лили была слишком самоуверенна, чтобы попросить о замене. Поставят еще Поттера, Мерлин упаси. Что она будет делать весь вечер тогда?
Слушать его рассказы? Разговаривать с ним нормально? Ну что вы, это фантастика.

Вы верите в судьбу?
Верите, что у каждого из нас уже написан сценарий жизни и изменить его ну никак нельзя?
Верите, что каждое ваше решение, пусть даже самое, как вам кажется, спонтанное, уже давно предрешено?
Лили не верила. Точнее не хотела верить, ей нравится думать, что она сама хозяйка своей судьбы и своих решений. Она отрицает сам факт такой возможности. И она так сильно боится, что ошибается. Но в тоже время, она бы наверное хотела посмотреть сценарий своей жизни. Папку формата А4, совершенно обычную и ничем не примечательную или же альбом с самыми важными моментами. Она лежит на полке в огромной помещении, конца и края которого не видно. Кажется, что можно идти несколько дней и не дойти до другой стены. Лили вся дрожит от страха и нетерпения, но тем не менее подходит к полке. Протягивает руку. Кончики пальцев едва заметно трясутся. Волнение. Страх. Тише, ты должна быть уверена. Вздох. Довольно резко берет папку в руки. Совсем легкая. Но так кажется только на первый взгляд. На обложке красуется надпись "Лили Эванс"? Или не Эванс?
Открою самую большую тайну Лили, в глубине души она уже давно знала, что любит его, только не хотела признаваться никому, в том числе и самой себе. Она все списывала на погоду, на свое плохое настроение, стресс, плохой сон. В общем находила кучу весомых причин, лишь бы не лезть в глубины своей души, лишь бы не понять, что это Любовь. С большой буквы. А еще, она помнит тот вечер, когда ты впервые поняла, что он ей не просто нравится?
Все наши решения, рано или поздно приводят нас на перепутье. Откуда уже только от нас зависит, что будет дальше. Как пойдет дорожка ваших судеб.
Неправильный день закончился неправильно. Свернув в очередной коридор, Лили была ослеплена вспышкой. Она почувствовала, что ее отбрасывает к стене неведомая сила. Свет померк. Сознание отдалялось.
Сириус? — тряхнув головой, сфокусировавшись на рядом лежащем, не подумайте превратно, парня, и узнав в нем незабываемого Сириуса Блэка, позвала Лили. Вернее, прохрипела. Откашлявшись, повторила попытку выдавить из горла нечто членораздельное и понятное, — Блэк! Это опять ваши шутки? Что произошло?! — возмущению рыжеволосой старосты не было предела. Мародеры, почему они не могут жить спокойно или как минимум, дать спокойно жить другим.

Она просто не могла поверить, что Орм прислушивался к этой выскочке больше, чем к ней. Чего-то такого она ожидала, но все же не настолько сильно. Не так рано, а незваная гостья нравилась все меньше и меньше. Настолько меньше, что хотелось просто свернуть ей шею. Жаль только, что правила гостеприимства говорили, что она не может этого сделать без особых на то причин. Атланна не приветствовала бы этого. Сама генерал старалась помнить советы и наставления королевы. Помнить всегда и делать так, чтобы она могла ней гордиться. Ведь сама приютила Меру, как гостью. Кто тогда мог подумать, что здесь атлантийка найдет свой дом. И ради этого дома она была готова на все. Не предать своего короля, что кстати спорно. Невольно вспоминался тот момент, когда она вместе с королевой поднималась на поверхность. Там они издали наблюдали за мальчиком, что становился мужчиной. Атланна хотела, чтобы она знала как выглядит наследник, хотя все понимали, что мальчик врятли станет королем. К тому же всегда был Орм. Но иногда сомнения закрадывались в её рыжеволосую голову. И она все чаще вспоминала парня, который был там на поверхности. Брайс способствовала этому. Все чаще в последнее время.

Мера все чаще искала повод уйти в сторону. Не быть рядом с этой гостьей, что становилась обузой. Благо всегда можно отправиться патрулировать периметр. Так проще. Среди солдат она чувствовала себя куда спокойнее, чем среди всех этих людей, которые все чаще смотрели на неё иначе. Смотрели так, словно она была всего лишь тенью. Она.. раньше её больше ценили, а теперь увидели новую... Трудно было даже найти подходящее слово и стоило вспомнить более земные предложения. Фаворитку. Нельзя назвать иначе, хотя слово возможно больше всего подходящее. Женщина постаралась не думать об этом сейчас. Потом раздавала приказы. Как всегда хладнокровно и собрано. Здесь она чувствовала себя уверение, а задание позволило забыть о мыслях, которые были совершенно не нужными. Сейчас она не должна была этим заниматься. И вообще не должна была думать об этом.

Они как раз совершали обход территории. Именно тогда она заметила кое-что странное. Словно здесь кто-то был. Пока солдаты отправились дальше, она повернулась в сторону откуда слышался шорох или же она просто чувствовала, что там кто-то есть. Двигалась осторожно, словно ожидала нападения. Хотя точно не ожидала, что там она увидит её. Брайс. Гостья, которая бесит, но нужно улыбаться. Уж точно она здесь её не ожидала увидеть. Но делать уже было не чего. Приходилось все же говорить, не разворачиваться же спиной к ней, а то потом ещё будет плакаться, что я её обижаю.

— Патрулирование.

Краткий и совершенно логичный ответ на вопрос, который собственно звучал глупо. Слишком по-человечески. Хотя она же и была человеком. Впрочем, сейчас совершенно не об этом. Рыжеволосая подумала о том, что слушать все это не очень интересно. Лучше был она вернулась к своим людям и продолжила работу. Верить этим словам не было никакого желания, а внутренний голос говорил о том, что лучше этого не делать. Все внутренние сигналы тревоги говорили сами за себя. Женщина это прекрасно понимала. Вот только она попыталась справиться с этим, попыталась не показать, что совершенно точно не желала всего вот этого. И все же она хотела верить в лучшее. Хотела.

— Брайс, я не могу сказать, что все будет идеально, но мы можем попробовать.

Её голос звучит уверено. Она врала и врала красиво, но сама себя заставляла во все это поверить. Чтобы быть убедительной. Медлит и все же протягивает руку. Чувствует пожатие и поздно понимает, что  сейчас что-то совсем не так. Так как должно быть. Брайс меняется на глазах. Превращается в что-то иное. Ей не удается отреагировать быстро. И плечо обжигает от боли. Она выдыхает. Чувствует как огнем окатывает тело и центр именно в месте ранения. Ей удается вырваться из хватки Брайс или чем/кем она там была. Старается дышать и собраться с силами. Мера всегда была сильной и умела реагировать быстро в подобных ситуациях. Она могла выстоять против сильных соперников. Звать на помощь было не в её правилах, даже если с пробитого плеча вытекает кровь окрашивая воду в алый цвет. Знает, что есть хищники, что могут почувствовать её. К примеру акулы. Это может сильно усложнить жизнь, но она справиться. Рыжеволосая делает глубокий вдох и превозмогая боль все же переходит к действию. Концентрация. Удар в ладоши и вокруг уже водяной вихрь, который откидывает темноволосую в сторону. Назад. Она заставляет воду превратиться в тугие канаты и связать ту, что решила атаковать. Теперь пришло время вопросов.

— Всегда знала, что тебе нужно свернуть шею. Теперь есть хотя бы официальный повод.

Она дышит тяжело. Обычно ранения не доставляли ей такой боли и проблем. Она даже редко замечала их, если только они не были серьезными. Но сейчас ничего действительно серьезного. А казалось, что её обжигают огнем.

— Что ты такое?

Голос все ещё звучит уверено. Но она все же кое чего точно не понимала. Не желала понимать возможно. А может быть просто плохо соображала из-за всего сейчас. Порой ответы лежат на поверхности. Просто их редко замечают сразу.

[float=right][/float]Я прихожу в отведенную тебе палату каждый вечер, перед сном. Стараюсь по-крайней мере. Сижу, практически утопаю, в слишком мягком, светло бежевом кресле, поджав под себя ноги. В спокойные дни у меня на коленях одна из бесчисленных книг по магии, которые для меня без устали достает Клинт или Капитан, а на столике рядом стоит чашка с ароматным какао, заботливо приготовленным Наташей. Иногда я лишь заглядываю на пару минуток, буквально таки валясь с ног от усталости, от напряженных тренировок, шипя сквозь стиснутые зубы проклятия. Это все, ради моего блага, ради спасения жизни невинных, ради благой цели. Но ты остаешься недвижимым и холодным, а у меня опускаются руки. Впрочем, не в моих правилах сдаваться, и я знаю, что ты никогда не простишь меня. Поэтому я слегка сжимаю твои пальцы на прощание, иногда оставляю невесомые поцелуи на твоей щеке или губах, а после решительно отправляюсь на тренировку/очередное задание. Стив, хоть и относится ко мне, как к ребенку, все же не щадит меня. Мои тренировки с Сэмом и Наташей иногда задерживаются далеко за полночь. Я считаю, что мне повезло, если я урвала хотя бы пять часов крепкого сна. А хотя, кого я пытаюсь обмануть, я толком и не спала с того самого "происшествия". Доходит до абсурда, я пью снотворное ночами, а по утрам пытаюсь перебить его действие кофе и энергетиками. Вполне возможно, что последние месяцы я существую исключительно за счет своей магии и улучшенному метаболизму мутанта.

Я провожу в твоей палате, нет, комнате, все свободное время, только здесь способная немного расслабиться, слушая равномерный писк и шуршание приборов, которые обеспечивают твое жизнеобеспечение. Только так мне удается убедить себя, что ты все еще жив, только здесь липкие нити страха уже не так сильно опутывают мое сердце. Иногда я даже ловлю случайные мыслеобразы, мелькающие в твоем подсознании, но они все слишком расплывчатые, эфемерные, смазанные, чтобы понять, о чем ты действительно думаешь и что тебе снится. Ты всегда был слишком быстрым для меня, но после пребывания в камерах Г.И.Д.Р.'ы все словно в сотни раз ухудшилось. Временами я и вовсе практически теряла нашу связь. Красно-серебряная нить с каждым днем все больше истончалась. Но я не отпускаю тебя, Пьетро. Ты обещал. Впрочем, использовать свои способности на тебе я все же не рискую. Медицинский персонал, ежедневно проверяющий показания приборов, дает позитивные прогнозы и даже выглядят вполне искренними и убедительными. Твое тело способно самостоятельно излечить раны, вот только что-то тебя сдерживает, регенерация не запускается. Почему ты решил оставить меня, брат? Ты ведь знаешь, что я не могу без тебя. Штрукер обещал, что я буду всесильной. Он убеждал меня, что никто никогда не встанет у меня на пути. Он обещал силу, равную силе богов. Вот только, в конечном итоге, он обманул меня, я так и не смогла сделать главное - я не спасла тебя. Твой лечащий доктор, Хелен Чо, ты ведь помнишь её, взвалившая на себя ответственность за возвращение тебя к жизни, подбадривает меня, не смотря на причиненный мною вред ей и ее сотрудницам. Мне до отчаяния, до боли хочется верить ее словам. Пьетро жив, его организм выдержал более десятка пулевых ранений, вот только что-то продолжает удерживать его сознание, он все еще в коме, я ничего не могу сделать, прости, Ванда. Она еще находит в себе силы извиниться передо мной, а я лишь морщусь, отворачиваясь и перечисляя мысленно свои грехи. Мне хочется оказаться как можно дальше от людей, вот только проблема в том, что меня, как магнитом тянет к тебе, к твоей палате.

Пьетро, пожалуйста, проснись.

И я боюсь, боюсь, что никогда больше не увижу твою немного кривоватую улыбку, не услышу твой насмешливый голос. Так никогда и не скажу тебе, как сильно я тебя люблю. Больше никогда не почувствую вкус твоих губ. Это невыносимо больно. Ты не имеешь право так со мной поступить. Ты обещал. Сдержи свое обещание, слышишь? На моих плечах теперь тяжесть смертей жителей Ваканды, которые оказались не в том месте, не в то время. Кэп пытался внушить мне мысль, что я не виновата - если бы не я, количество жертв было бы гораздо большим, он и сам теперь обязан мне жизнью. Но я раз за разом вспоминаю твое бездыханное тело и не соглашаюсь с Роджерсом. В нашем деле любые невинные жертвы неприемлемы.

[float=right][/float]Я до сих пор просыпаюсь в слезах от того сосущего ощущения пустоты в сердце. Непривычной тишины твоего полного отсутствия. Боль разрывает меня на куски. Мне страшно. Мне хочется прижаться к твоей теплой груди, услышать биение твоего сердца и поверить, что все будет хорошо. Но нас разделяет океан, и я даже не уверена в твоей дальнейшей судьбе. Мы с тобой наивно полагали, что уже давно расправились с Г.И.Д.Р.'ой, вот только недооценили силу и власть этой организации - Щ.И.Т. был дискредитирован с самого основания, а ты вместе с саркофагом и прочим оборудованием официально считался его собственностью. Я едва не сошла с ума, полагая, что потеряла тебя навеки, пока тихий, но уверенный шепот Капитана не возродил надежду. Пьетро в безопасности, мы успели. У Кэпа нет времени посвящать меня в подробности, но в необходимую информацию я узнаю, ужом скользнув в его сознание, убеждаясь, что он не врёт мне, боясь причинить ещё большую боль.   

Дни в этой клетке тянутся бесконечно долго. Охранники меня заметно боятся, обходят камеру, избегают даже смотреть в мониторы. Я слышу их мысли, буквально чувствую на языке горький привкус их страха и от этого мне хочется смеяться, громко безумно хохотать, запрокинув голову. Но я бессильна, ничего не могу им сделать, и от этого ещё веселее. Вот только они не знают того, чего знаю я.

Он придёт за мной. За нами. Капитан не бросит своих солдат, пока дышит.

Глаза Стивена Роджерса темнеют от ярости, когда он видит ошейник на моей шее, контролирующий мою магию, и мне непривычно и странно, что кому-то действительно не все равно. Когда покореженный металл оказывается на полу, Стив позволяет мне не сдерживаться, понимая, какие именно воспоминания пробудились во мне за время заключения. Вот только в этот раз твоего успокаивающего незримого присутствия за стенкой не было. Отчаяние разрывало меня. Впрочем, переступить грань я так и не смогла, только вывела из строя, вызывая самые страшные из их кошмаров и страхов, не тратя на них особо много времени.

У меня назначена встреча, на которую я не хочу опаздывать. Неприятное чувство стягивало грудную клетку тугим обручем, мешая дышать.

[float=right][/float]В Ваканду мы прибыли на закате. Атмосфера в куинджете была, мягко говоря, тревожная и натянутая. Никто не решался нарушить гнетущую тишину, каждый был погружен в свои мысли. Мы не только теперь государственные преступники, мы беглецы, лишенные родного дома. Сижу, привалившись к плечу Клинта, а он несколько рассеянно гладит меня по плечу, обнимая и поддерживая. Мой взгляд расфокусирован, губы поджаты. Тепло помогает мне не скатиться окончательно в пучину отчаяния. Неизвестность изводит меня, ломает, выкручивает суставы. Магия плещется внутри меня, плотина вот-вот грозит прорваться. Хочется кричать до срывающегося голоса. Бартон, словно чувствуя мое состояние, лишь сильнее прижимает меня к своему боку, и я более спокойно выдыхаю.

Мы мягко приземляемся на площадке перед дворцом, где собралась небольшая группа людей. На мне, да и на остальных, все еще тюремные одежды, времени переодеваться просто не было. Король Ваканды мягко улыбается, пожимая руку Капитану, а после окидывая каждого внимательным изучающим взглядом. Свои глаза я опускаю в пол, вспоминая нашу прошлую с ним встречу. Впрочем, кажется он не держит на меня обид и лишь делает знак кому-то из своей личной стражи. Все обсуждения и переговоры оставлены на утро, он отдает приказ разместить нас в отдельных покоях и с легким кивком головы, разворачивается и уходит. Нахожу руку Клинта и слегка сжимаю его пальцы, пока нас ведут по казалось бы бесконечным шикарно обставленным коридорам. Сердце сбивается с ритма, когда до боли и ужаса знакомое тепло едва ли касается моего сознания. Красивая темнокожая женщина кивает на дверь, покрытую причудливой резьбой. Благодарственно киваю и выдавливаю из себя улыбку, уже заходя в комнату, мечтая только о том, чтобы провалиться в сон, но прежде, мне кажется, что я замечаю на ее лице какую-то знающую и даже немного предвкушающую улыбку. Словно ей известен какой-то секрет, но проникнуть в ее мысли не успеваю. У меня буквально таки перехватывает дыхание, когда я вижу напротив окна знакомый и родной силуэт.

- Пьетро, - шепчу я одними губами, не веря своим глазам. С негромким щелчком закрывается дверь за мной спиной. Кажется, я окончательно сошла с ума.

— Рахло, я клянусь, если ты сейчас не... — закончить фразу и призвать на голову будущего выпускника [где то золотое время, когда Андрей был миленьким первокурсником, который смотрел на волшебство вокруг широко открытыми голубыми глазами] все небесные кары я не успеваю — громкий рев Ртутного на какое-то мгновение даже немного оглушает меня. Все драконы в последнее время были очень нервными, чутко реагируя на изменения магического поля, так что тренировки зачастую сопровождались опасностью быть сожженными дотла даже условно "своими" воротами — не спасла бы даже лучшая упырья желчь, но особого выбора у нас не было. Матч с джиннами неуклонно приближался, а команды не было от слова совсем.

Были игроки. Игроки хорошие, даже отличные, но не сыгранные. Не переживала я только исключительно за нападение — втроем мы с Маланьей и Глебом понимали друг друга с полуслова, оказываясь в том конце поля, где были нужны, мы всегда показывали отличные результаты. Но нам предстоит игра против сборной джиннов, у которых вечность на тренировки. Нам нужны только лучшие. Также, я очень рассчитывала на Гурия и О-Фею-Ли-Ю из команды неведимок, которая в полном составе должна была прибыть на Буян, как только Магщество утрясет с Магфордом все необходимые бюрократические формальности. Чтобы они не сильно затягивали с принятием решения академик Сарданапал решительно вылетел на Лысую гору в сопровождении доцента Горгоновой для большей решительности. Так что по большому счету школа оказалась исключительно под присмотром завуча и Великой Зуби, которая была слишком рассеяна и влюблена, чтобы действительно следить за порядком. Ученикам сейчас не позавидуешь, когда Поклеп Поклепыч проявляет излишнее рвение, наказывая всех направо и налево. Как хорошо, что к нам это не относилось. Зато на нас теперь также висела ответственность за подрастающее поколение.

Где-то с неделю назад Соловей в компании Тарараха отправились куда-то вглубь нашей необъятной родины, наотрез отказываясь отвечать на какие-то либо вопросы и лишь загадочно хмыкали в кулак. Мы с Ягуном и Ванькой по старой привычке поломали было головы над очередной загадкой, но быстро махнули на это рукой — у нас и без того хватало забот. Никакого вреда эта вылазка не принесет, уже хорошо. Валялкин практически переехал в берлогу к питекантропу, без устали ухаживая за бесконечными питомцами и другим магическим зверьем, которое из-за разрывов в реальности дружно посходило с ума. Баб-Ягун разрывался между магпунктом, где помогал своей бабусе и Локтовой, и драконбольным полем, где он помогал мне. В отсутствие Соловья почетное право отбирать и тренировать потенциальных членов сборной магов, а в перспективе и Тибидохса, выпала мне. А это значило, что я практически переехала жить на драконбольное поле, проводя тут зачастую по десять часов кряду. К несчастью, слухами земля полнится, поэтому помимо учеников Тибидохса, которых еще можно было выгнать на пары или же призвать к порядку стараниями того же Поклепа, трибуны занимали магпортеры разной масти. К счастью, никто не запрещал их сглаживать или проклинать. Да и присутствие Бейбарсова и драконов [тут еще неизвестно, чье больше] сдерживало особо рьяных, которые порывались взять у меня интервью, например. Словно в подтверждение моих мыслей перед моим взором по широкой красивой дуге пролетел так некстати сунувшийся на поле фотограф, который хотел видимо сорвать куш, а в итоге попался под горячую руку, вернее хвост, к стремительному и нервному Искристому, которого раздражали вспышки.

— К дождю, — прокомментировал происходящее Ягун, поудобнее перехватывая трубу пылесоса и резко взмывая вверх в погоне за мелькнувшим чуть выше и левее желтым боком одурительного мяча. Проследив действия друга, невольно поморщилась и чуть прикусила губу, поймав себя на мысли, что непроизвольно делаю характерные движения кистью. Вот сейчас бы ему сделать бочку, уходя от столкновения с противником, а после сбить мяч вихревым потом в сторону купола, чтобы спружинив от него, он угодил прямо в руки Маше Феклищевой, которая так удачно оказалась на его возможной траектории. На данный момент я раздумывала, стоит ли включать Ягуна в основной состав или оставить его на скамейке запасных. Игра в любом случае предстоит достаточно жесткая, у него будет шанс проявить себя. Сделав мысленную пометку, обращаю внимание на другой конец поля, где царил Ртутный, кинжальными плевками пытаясь подкоптить малышей купидонов в желто-черных подтяжках, что придавало им сходство с пчелами-переростками. Собственно, на этом моменте меня и прервали — кто именно запустил почтальонов на поле и вырядил их таким образом, я догадалась сразу же, стоило мне увидеть выражение лица Рахло и [каюсь] подзеркалить его. До уровня Ягуна мне было далеко и пробить ментальный блок Бейбарсова все еще не удавалось, но дед говорит, что я делаю успехи. Когда не ругает меня за безалаберность, разумеется.

От воплощения так и не высказанных угроз, Андрея Рахло — талантливого, но немного безалаберного мага и подающего надежды защитника, спасла Грааль Гардарика, которая в этот момент полыхнула семью радугами, в этот раз практически полных десять секунд, напоследок оставив алое зарево, которое постепенно бледнело. Для справки, у выпускника Тибидохса — это обычно порядка шести секунд, а у мага уровня академика — не менее двенадцати. Гость к нам пожаловал не самый обычный. Нахмурившись и убрав с лица лезущие в глаза из-за завихрений воздуха от драконьих крыльев волосы, перехватываю необычайно сосредоточенный взгляд Ягуна, который как раз приземлился на песок.

— Ягун, остаешься здесь, проконтролируешь драконов и... их, — так и не найдя подходящего эпитета, широким взмахом окидываю все поле, после щелчком пальцев подзывая контрабас и смычок, произношу тоном не терпящим возражения, проверяя натяжение струн и полировку. С этими тренировками я уже не помню, когда последний раз летала — впрочем, они и нужны были не мне, нескромно будет замечено. Мы оба знаем, что подлететь незаметно шансы есть только у меня — после очередного усовершенствования, мотор пылесоса внучка богини ревел так, что впервые услышавшие его жар-птицы от ужаса потускнели ровно в половину. Кто-то из особо острых на язык третьекурсников авторитетно заявлял, что бедные птички просто-напросто поседели, доводя чуткого к таким вещам Ваньку.

— Если что, я Глеба позову, — поспешила добавить, прежде чем Ягун успел открыть рот и возразить. Бейбарсов, также как и я не нуждающийся в постоянных тренировках, в данный момент помогал Поклепу в наложении защитных завес и очистке подвалов от расплодившейся нежити, укрепляя заодно общее защитное поле. Но я знала, что если мне будет угрожать опасность — он в следующее мгновение окажется рядом. Убедившись, что контрабас полностью готов и едва ли не подрагивает от нетерпения, поудобнее перехватываю смычок и запрыгиваю на летательный инструмент, в то же мгновение срываясь с места. От пьянящего ощущения полета на губах сразу же появляется широкая улыбка и хочется даже петь, но я благоразумно держу себя в руках, направляясь в сторону появления предполагаемого гостя.

И буквально через две минуты полета замечаю одинокую фигуру, ведущую под уздцы коня, неторопливо бредущую в сторону подъемного моста, где нес свой пост циклоп Пельменник. Что-то в мужчине кажется мне знакомым, поэтому не теряя времени, чуть ускоряюсь и обгоняю, чтобы мягко приземлиться прямо перед мордой коня, который отнесся к моему появлению с вежливым индифферентным интересом статуи, то есть, даже ухом не повел. Подхватывая контрабас под днище, а после ухватив за гриф, перевожу взгляд на нашего гостя и невольно замираю на месте, в удивлении приподнимая брови и едва ли не спотыкаясь.

— Кощей? — в отличие от своего почти тезки, этот был намного приятнее в общении, но в целом, его появление не может означать ничего хорошего, учитывая все, что происходит в мире. Но тем не менее, приветливо улыбаюсь, зачем-то махнув ему рукой с зажатым в ней смычком. — Какими судьбами? — стараюсь говорить легко и непринужденно, но напряжение и опаску в моем голосе едва ли можно не услышать.

Ванда не живет. Просто существует последние пару недель, выполняя какие-то автоматические действия. Весь мир потерял для нее краски. Остался только красный.

Каждый день был похож на предыдущий. Проснуться. Принять душ. Позавтракать, читай, поковырять вилкой яичницу или омлет и выпить несладкий кофе. Навестить Пьетро и в очередной раз услышать "Никаких улучшений, к сожалению, но он стабилен". Ведьме хотелось выть от этих холодных безжалостных слов, но она лишь кивала, выдавливала из себя вежливую улыбку да какие слова благодарности и уходила. Выбирала наиболее уединенные уголки, где никто ее бы не потревожил. Ей не хотелось никого видеть. Ей не нужна была их жалость и забота. Ее дом был уничтожен, буквально стерт с лица земли. Ее сердце билось сейчас за счет многочисленной аппаратуры в стерильной палате. Ванда даже пыталась выйти на связь с Эриком или Лорной, но наткнулась лишь на глухую стену. Чарльз Ксавьер также не смог [или может быть не захотел] ей помочь.

Ей просто некуда было пойти.

Но находиться рядом с Мстителями было невыносимо. Ванда не чувствовала себя в безопасности, не могла расслабиться, окруженная бесчисленными агентами и героями Земли. Единственный, с кем ей было относительно комфортно, кто был свидетелем ее изменений, кто помог ей определиться и кому она не причинила непоправимого вреда, Клинт Бартон отбыл в неизвестном направлении вскоре после того, как медики разрешили. До этого Максимова буквально льнула к лучнику, видя в нем необходимую поддержку. В конце концов, Пьетро пострадал именно защищая Бартона. А все остальные пострадали из-за неё. Ведьма не осознавала в полной мере, что именно она делает. И самое главное, как именно она это делает. И все чаще Ванда ловила себя на мысли, что от пуль пострадал не тот близнец. Пьетро заслуживает жизни гораздо больше, чем она.

Новоприобретенные способности ее пугали. Барон и влияние скипетра что-то окончательно сломали в ней — какие-то внутренние барьеры, стерли тонкие границы дозволенного, подтолкнули к самому краю. Безумный демон сидел в ее голове и каждое мгновение рвался на свободу, жаждал крови. Максимова сходила с ума, слушая его манящий шепот и сжимая виски тонкими пальцами с неизменными дешевыми кольцами [это все были его подарки, поэтому Ванда скорее умрет, чем расстанется с ними]. И иногда ей так хотелось поддаться, прислушаться к голосу_ с д а т ь с я. Просто перестать сопротивляться, опустить руки. Демон обещал ей исполнение самого главного желания взамен на послушание.

Впрочем, Штрукер тоже много чего им обещал. И Магнето. И даже непогрешимый Профессор Икс. И к чему это привело?

Ванда может быть и не доверяла Тони Старку в полной мере, он был меньшим из возможных зол. Да и крайне редко появлялся в собственной башне, к огромному облегчению Ведьмы. Постепенно она осваивалась на базе, позволяла себе чуть больше времени проводить в обществе других людей, заглядывала в спортзал или даже комнату отдыха, когда там было больше трех человек. Но ее все еще боялись, она чувствовала это, слышала их мысли, пусть теперь уже совсем этого не хотела. Экранироваться было сложно, и покой Алая Ведьма находила только в одном месте — в палате Пьетро, размеренное шуршание приборов помогало ей успокаиваться. Иногда она даже засыпала в кресле около его постели, но на утро неизменно обнаруживала себя в своей комнате. Она не знала, кто именно ее перемещает, пока в одну ночь не проснулась и не уловила отголосок мыслей Сэма Уилсона, который осторожно поднимал ее на руки. Тогда и на следующее утро она не подала виду, что что-то произошло, но через пару дней составила компанию Соколу в гостиной, сделав ему чай и по обыкновению ничего не сказав, лишь едва заметно кивнув. С тех пор это стало негласной традицией.

Возможно, Ванде было так легко с Сэмом, потому что его не было там, в Соковии. Ей не приходилось пробуждать его самые худшие воспоминания, а ему не приходилось заново переживать их. Чувство вины жгло Ванду не хуже огня, пробуждая ее худшие кошмары. И что самое страшное, никто ее не винил! Никто не смотрел косо, скорее наоборот.

От гнетущих мыслей Ведьму отвлекает даже не сколько голос Наташи, сколько ее мысли и ее настроение. Ванда внутренне напрягается, невольно расправляя плечи, поднимая на русскую слегка расфокусированный взгляд. Ей требуется не более полминуты, чтобы полностью осознать, кто именно перед ней.

— Что? — брови Ведьмы сходятся на переносице, на лице чистое удивление вперемешку со страхом. Прошлое Наташи едва ли не сбило Максимову с выполнения миссии, заставило сомневаться, а действительно ли то, что они делают, во благо? И Ванда не могла заставить себя посмотреть в глаза русской шпионки, старалась и вовсе избегать ее компании.

— Пока они меня не подводили, — упрямо возражает Ванда, чуть отстраняясь от рыжей, невольно намекая на произошедшее на том злополучном корабле. Зрачки, реагируя на внутреннее состояние дочери Магнето, вспыхивают алым светом, а на кончиках пальцев появляется алый туман. Впрочем, Ванда быстро берет себя в руки, сжимая ладони в кулаки. Ей не хочется признавать правоту Романофф, но та не собирается отступать и не оставляет выбора. Почти, как Клинт когда-то. Возможно, именно это и играет решающую роль. Глаза вновь приобретают привычный светло-зеленый оттенок, плечи опускаются, а голос звучит на удивление глухо.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Наташа?

OST: Breaking Benjamin – I Will Not Bow
Существование – изолированный остров.  Балтийское море. 2008 год.

Все вокруг было серым. Кто-то определенно постарался над тем, чтобы ни у кого не возникло желания подобраться к этому острову ближе, чем на пару километров. По сути это была огромная гора по центру, выросшая прямиком из вод Балтийского моря. Если к нему когда-то, кто-то и собирался прокладывать мосты, то на это ушли бы десятки лет. Остров был так удален от прочих мест обитания людей, что его попросту не было видно с другого берега. А всем кто выходил в море, приходилось обнаруживать самую верхушку этого монстра совсем неожиданно для себя на третий или даже четвертый день странствований в водных пространствах, причем непременно в ночное время.  Остров не имел маяка, если такое строение когда-либо и присутствовало на нем, то оно было разрушено очень и очень давно. Но имелась радиовышка, которая время от времени посылала сигналы на ближайшие судна, на повторе требуя разворачиваться назад.  Последний такой сигнал суднам был послан  несколько лет назад, после чего остров по праву стал считаться заброшенным и забытым местом.   Его местоположение и исследования выпали на долю СССР, а позже он был заселен,  не смотря на далеко не южный климат и хорошие условия для проживания.  Все, чем  остров мог к себе привлечь внимание со стороны – угольные ресурсы. Их-то какое-то время и добывали здесь в выстроенных за десятилетия шахтах советские рабочие.   Было время, когда  остров процветал благодаря шахтам, и это не смотря на всю свою изолированность.  Однако уголь имелся в недрах земли данного острова в ограниченном количестве и настал тот день, когда запас угля был полностью исчерпан, а местные жители погрузились в состояние нищеты. 
В 2008 году в качестве контракта, возможность детально исследовать остров  выпадает на долю дядюшки Сэма и его солдат удачи.  В старых бумагах, хранившихся в архивах, сохранились некоторые описания острова, но они слишком неточны и расплывчаты, чтобы полагаясь на них можно было выстроить точный маршрут продвижения.  Общим решением становится выбраться на берег как можно менее заметно и лучшим способом это сделать подойти к острову на расстояние улавливания первого нечеткого сигнала, посланного в последний раз с радиовышки, и уже с борта собственного судна вплавь добираться до суши. Все оборудование, которое могло бы потребоваться в дальнейшем, планировалось скинуть с борта вертолета, что прошелся бы над островом  в час Х.
- Какого хрена?! – Восклицает Финн, первым сбрасывая маску и сдергивая со своей головы сдавливающий ту со всех сторон шлем для дайвинга. Он первый кто выбрался на сушу, словно имел в своей заднице реактивный винт, помогающий ему быстрее преодолевать водные пространства. На самом деле, Финн был тем, кто не очень любил долгие водные прогулки и уж тем более погружения под воду.  Он прикладывает ладонь  козырьком к собственному лбу и щурится, не смотря на то, что здешние места  редко видят солнечные лучи, те просто не могут пробиться сквозь толщу слоистых облаков.  Его восклицание привлекает внимание остальных наемников, что друг за дружкой выбираются на берег, и все они как по команде смотрят в одном направлении, куда указывает Финн.  Все что им удалось за последние двадцать семь минут и тридцать четыре секунды, это добраться в полном составе до берега Существования и выкарабкаться на тот, почти на карачках, чувствуя, как от напряжения болят перетружденные руки и ноги.  При этом  каждый из солдат нашел в себе силы отплеваться  от соленой морской воды и с нескрываемым облегчением стянуть с себя уже ненужное оборудование для подводного дайвинга.  В основном это были маски, боты и перчатки, до костюмов добраться было сложнее, тут требовалась помощь напарника, но все были просто выбиты из сил.  Джейк сбрасывает свою маску в песок вторым. Он первый из оставшихся, кто реагирует на голос Финна и смотрит в направлении, в котором тот указывает.
- НАШЕ ОБОРУДОВАНИЕ! – Секундная заминка, когда Мюллеру дико хочется съязвить и сказать, что Финну не идет роль капитана очевидности, но он не успевает вымолвить не слова, вся ситуация меняется в корне.  Вертолет зависает  в паре километров от берега и точки выхода из воды отряда над островом, чтобы скинуть оборудование, но в его бок врезается выпущенная ракета, а за ней еще одна, разрывая вертушку в клочья.
Финн отскакивает назад, приземляется на задницу, пятится к воде. Мюллер, в прыжке захватив с собой Ванду, уводит ту в сторону и накрывает собственным телом. Что в этот момент происходит с  Полом и Тони, Джейк не имеет ни малейшего понятия, он просто не успевает уследить за каждым шагом своих людей. Какое-то время он без движения лежит поверх Ванды и не шевелится, в движение он приходит лишь тогда, когда последняя осознав, что самолет разлетелся в воздухе на куски, а внутри кабины был Крис отвечающий за оборудование всего отряда, истошно вопит, сталкивая с себя Мюллера.  Тот откатывается в сторону попутно пробурчав:
- Не благодари. – И наконец-то имеет возможность обратить свое внимание на остальных солдат. Желудок сдавливает спазм, дыхание перехватывает  - зрелище, которое разворачивается перед глазами Мюллера невозможно воспринимать как действительность. – Твою мать… - Это невозможно! Они же не просто так назывались солдатами удачи. Вся ирония судьбы заключалась в том, что видел перед собой Джейк.
Пол стоял на коленях, чуть накренившись вперед , но при этом его голова была запрокинута назад. Своими ручищами он обхватывал одну из лопастей ранее принадлежащую сбитому вертолету, теперь же она пробила его насквозь.
- ТВОЮ МАТЬ! – Имя Криса которое выкрикивает Ванда, тонет в том оре, что издает Финн, уведев тоже самое, что увидел чуть раньше Мюллер.
- Стооой! – Призыв Джейка остановиться и не вынимать кусок железа из собственного тела   остается без внимания. Пол погрузившись в состояние шока, а может быть, просто растеряв остатки разумности от боли, расстается с единственным предметом, возможно только благодаря которому все еще дышит и падает замертво на песок, прямиком на собственную кучу внутренностей, что вывалилась из него раньше, он подминает ее под себя.  Серо-золотистый песок жадно впитывает в себя кровь убитого и темнеет вокруг неподвижного тела неравномерным контуром.
- Тони! – Мюллер  делает оборот вокруг собственной оси на все триста шестьдесят градусов в поисках еще одного члена отряда. Тот вскидывает руку вверх, давая понять, что жив. Джейк делает вдох, и шаг за шагом торопливо подбирается к солдату. Лишь на подходе он понимает, что тому тоже перепало от взрыва.
- Какого…? – Мюллер разводит руками в стороны, а затем заводит те за голову, обхватывая ладонями собственный затылок.
- Меня задело. – Хрипит Тони, но Джейк и так это видит, он сбрасывает руки, сжимает те в кулаки, но не знает, что при этом сказать, поэтому молчит и слушает. – На месте Пола должен был быть я. Он… - Тони заходится в кашле и пытается приподнять голову, чтобы увидеть всю масштабность той задницы в которую попал.  – Он оттолкнул меня, но меня кажется, зацепило. Нога, - соотрядовец стонет, как новобранец, впивается своими крючковатыми пальцами в песок, скребет по тому лениво и медленно. – Я ее не чувствую, ниже колена…не чувствую, - последнее повторение перерастает постепенно в бормотание, но где-то на выдохе Тони находит в себе силы не только распахнуть свои покрасневшие и слезящиеся глаза, но и проорать не своим голосом, отчетливо исторгая своим ртом не только мольбу о помощи, но и слюну. – Помоги мне Мюллер!
Джейк качает головой, снова заводит руки за голову, матерится и то делает шаг назад, то подходит ближе к раненому. В конце концов, Мюллер находит в себе силы присесть возле напарника и сдвинуть ткань костюма, в который тот все еще был облачен. Джейк задерживает дыхание, потому что все, что он видит – скверно выглядящая с какой стороны на нее не смотри глубокая рана, из которой торчит раздробленная кость, все это щедро приправлено береговым песком и одному Богу известно, на чем держится одна из частей ноги, все еще считаясь единым целым с другой.
- Срань Господня, Тони, тебе нужна госпитализация.  – Мюллер качает головой и сглатывает вязкую слюну, что наполняет его рот и мешает ему говорить. Вот-вот и его стошнит от обилия увиденного треша.  Напарник заходится смехом и смеется до тех пор, пока не начинает задыхаться и сквозь хрип откашливаться.
- Да? На том куске дерьма, что взлетело на воздух, прихватив с собой на тот свет двух моих людей? На нем ты хочешь меня госпитализировать, Мюллер? Пошел ты! – Кряхтит Пол и зажав в ладони слегка влажный песок, сначала швыряет тот в сидящего рядом Мюллера, а затем начинает на локтях приподниматься, напрягаясь всем телом.  Слишком долго он этот трюк проделывать не может, поэтому отрет то ли от боли, то ли понимания собственной беспомощности и снова падает в песок.
- Ты знаешь, что второй вариант тебе понравится еще меньше чем ожидание. – Заявляет Джейк поднимаясь на ноги.  В отличие от Тони он может это сделать.
- Пристрелить меня решил, сука? - Шипит уже инвалид и снова собирается с силами, чтобы подняться на локтях, возможно даже отползти назад. Мюллер вынимает рывком из своей набедренной кобуры пистолет и взводит курок, наводя тот на лежащего, на песке наемника.
- Ты что творишь? – Подскочивший вовремя Финн, отводит в сторону ударом руку Джейка и гремит выстрел, а пуля, предназначенная Тони, уходит глубоко в песок. – Мы еще можем его спасти!  - Джейк вскидывает пистолет и, злобно сверкая глазами, направляет тот уже на Финна.  – Я прострелю тебе твою тупую башку, если ты еще раз так сделаешь, придурок.  – Обещает Мюллер, но опускает свой пистолет, когда Финн миролюбиво вскидывает обе руки  и отступает назад, показывая, что вступать в схватку с Мюллером он не намерен.
- Он прав. – Ванда, молчавшая все это время, находившаяся где-то на периферии всего происходящего, вдруг вступается за Джейка.  – Одной перевязкой здесь не обойтись, нужна госпитализация, причем срочная. Мы либо идем и ищем, как это сделать, либо… - Ванда не заканчивает своей фразы, но очень красноречиво смотрит на затихшего  Тони. 
Выбор. Опять чертов выбор. И все это на плечах Джейка Мюллера.
- Идем. – Мюллер ставит на предохранитель свой пистолет и отходит от места стычки.
- Не бросайте меня здесь! НЕ БРОСАЙТЕ МЕНЯ! – Выжившие солдаты удачи в составе трех человек удаляются, но через пять шагов их настигают проклятия, оставленного ими позади Тони:
- Мюллееееер! Я выпотрошу тебя! Мюллер!
Джейк резко тормозит и разворачивается в обратном направлении. Попытка Финна его остановить его, заканчивается мощной подачей с локтя в челюсть попытавшемуся. Ванда вскрикивая кидается на помощь заваливающемуся на землю Финну, предпочитая не вставать на пути у Мюллера. Над пляжем вновь гремит выстрел. С этой минуты лоб Тони украшает аккуратная дырка размером в девять миллиметров. Дуло пистолета Джейка дымится, он медленно опускает тот, и его рука вытягивается вдоль тела.
Не проще ли было промолчать, старик? – Вопрошает хладнокровный и безразличный взгляд Мюллера, что скользит вдоль больше неподвижного тела.  Где-то совсем близко, за спиной сопит Финн. Джейк оглядывается и видит удручающую картину – Финн повиснув на плече у согнувшись почти пополам Ванды, прихрамывая, направляется к нему, зажимая собственный нос пальцами, по которым струится кровь, часть крови уже размазана по лицу. 
- Умойся, - бросает через плечо своему напарнику Мюллер, пряча свой пистолет в кобуру, но даже не смотрит в его сторону.  – Мы выдвигаемся по прежним координатам, к месту сброса груза. Возможно, что-то уцелело. Возможно, мы что-то проясним, прибыв туда.
- Что ты хочешь выяснить? – помогая Финну сесть на песок, интересуется Ванда и ее голос звенит от напряжения. Она не из числа тех, кто хочет двигаться в обозначенном направлении.
- Кому вместо нас улыбнулась удача и, каким образом мы умудрились потерять половину своей команды, только ступив на остров.
- Это твой выбор?  - усмехается Ванда.
- Это наш выбор. – Отвечает ей Джейк.
Женщина качает головой и трет своими ладонями и без того перепачканное лицо.
- Нет, Джейк. Это твой выбор.

[indent]Огрону не нужно было предлагать уйти дважды. Он старательно вел разговор к тому, чтобы фея природы признала его право на борьбу, сама нашла ему оправдание и приняла выгодное ему решение. Хоть маг и не был силен в искусстве переговоров (один дипломатический акт уже завершился неудачной попыткой массового убийства), но в этот раз он, видимо, совершенно случайным образом преуспел. Волшебница прислушалась к его словам и отступила. О большем Огрон ее и не просил.

[indent]— Да мы как-то и не рассчитывали на вашу поддержку. Странно ожидать от фей помощи в устранении других фей, — усмехнулся маг, — но, в любом случае, я тоже тебя услышал.

[indent]Огрон легким пинком поднимает Анагана и Гантлоса, тихо приказав им собираться быстрее и сматываться из этого ублюдочного ледяного измерения, в котором их мечтали похоронить бывшие феи мира. В том, что у них действительно мало времени, Огрон не сомневался: ему казалось, что он уже слышит шелест маленьких волшебных крыльев. На их удачу, новые крылья земных фей пока еще не выросли до конца, и потому скорость полета волшебниц с Тир Нан Ога уступала стремительности фей Винкс. Лидер магов Черного Круга прекрасно осознавал, что ему чертовски сильно повезло, что их догнала именно Флора: из всех волшебниц Винкс она больше всех была подвержена всякого рода сомнениям. Смутить и переломить ее волю было проще простого. Огрон понимал, что, окажись на ее месте Текна или та же Блум, которая и вела эту блестящую шайку во все бои, ему бы не удалось с такой легкостью вырвать судьбу магов Черного Круга из цепкой хватки смерти.

[indent]Флора была слишком доброй и слишком доверчивой для этой войны. Глупо было бы не воспользоваться ее жалостливостью. Огрон остался весьма доволен собой: ему удалось с первого раза попасть по слабым точкам девушки, которую он по сути едва знал, и это спасло ему жизнь.

[indent]— Надеюсь, мы больше не встретимся, — честно произносит маг. Он полагал, что ни в коем случае не будет тосковать по этим денькам, которые начались крайне весело (с безнаказанного унижения и  избиения девушек), а закончились очень грустно (преследованием и балансированием на грани жизни и смерти). Огрон до сих пор не мог понять, откуда у волшебниц Винкс, изначально абсолютно бессильных против темного волшебства земных магов, взялись силы, чтобы дать такой отпор. Честно, главная проблема заключалась именно в этом: очень уж неожиданно преимущество сменило сторону, и к такому повороту событий маги, встречавшие, как правило, противников примерного одного уровня уже на протяжении многих десятков лет, готовы не были совершенно.

[indent]У них не было плана. Прежде им не приходилось сталкиваться с волшебством такой силы и природы, а времени на разработку тактики сражения просто не осталось. Пока охотники на фей приходили в себя после первого тяжелого боя, волшебницы Винкс уже успели разрушить все то, чего маги добивались долгие годы. Они разом освободили всех их врагов, и теперь Огрону и его подчиненным пришлось бороться не только с шестью феями и их парнями, но и с сотней озлобленных фей разом. Их преимущество быстро свелось к нулю и далее стремилось только к отрицательным значениям.

[indent]Огрон не собирался отступать. Флора наверняка надеялась, что, отпустим магов Черного Круга, она дает им не только возможность сбежать и остаться в живых, но и поменять свое отношение к ситуации. В ее розовом, невинном мирке существовали такие понятия, как «осознание» и «раскаяние», и Огрон почему-то не сомневался, что сейчас фея усиленно примеряла это на нем. Она бы не отпустила их, если бы была уверенна, что расписывается на смертном приговоре земных фей. Теперь устранение волшебниц становилось вопросом времени — но Флору об этом оповещать никто не собирался. Разрушать ее хрупкую картину мира, где злодеи одумываются и переходят на «правильную сторону», потому что она «умеет убеждать», Огрон совершенно не планировал. Пусть думает так, как ей хочется. Он и правда надеялся, что со временем Винкс просто забудут о Тир Нан Оге. Например, найдут себе новых врагов где-нибудь в волшебном измерении, увлекутся избиением очередного несчастного мага или ведьмы — честно, ему вообще было плевать, чем там Винкс займутся. Но он знал, что, стоит им покинуть Землю, весь гнев оставшихся магов Черного Круга неминуемо обрушится на Тир Нан Ог. Они нанесут удар, когда королевство Морганы некому будет защитить: сами земные феи не особо приумножили свои силы, и, по сути, жизнью они были обязаны защитницам из Алфеи.

[indent]Если бы Огрон мог вернуться в прошлое, он бы ни за что и никогда не приблизился к этой чертовой школе. Привлекать внимание Винкс было ошибкой, которую он осознал только сейчас. В их первую встречу феи-школьницы не представляли особой угрозы, и потому сражались маги с ними крайне расслабленно. Никто и подумать не мог, что они эволюционируют в нечто странное — Огрон до сих пор так и не смог собрать воедино картину их новых сил, поскольку он видел как минимум две разные пары крыльев и услышал три различных названия их превращений — и просто разнесут все их многолетние достижения.

[indent]С другой стороны, это был хороший толчок к развитию. Огрон расслабился и привык, что на Земле не осталось противников, равных ему по силе. Теперь он знал, что ему есть куда расти. Только знание это далось огромной потерей.

[indent]Даже сейчас он никак не мог осознать, что их круг стал уже. Думана больше не было с ними — он мертв — и в голове это просто не укладывалось. Собрав остатки магической энергии, охотники на фей исчезают — далеко, далеко отсюда они уходят, чтобы залечь на дно. Им нужно было раствориться, смириться с поражением, осознать свое новое положение и решить, как жить дальше. Дел было много, но сил... сил совершенно не оставалось.

[indent]Впервые за долгие годы Огрон вспомнил, что такое отчаяние. Он не испытывал этого уничтожающего чувства с тех пор, как лишился своего королевства. Маг ставил себе цель больше никогда не возвращаться к этому, но сейчас снова ощущал себя разбитым и беспомощным. Эти недели очень странной борьбы с Винкс сильно утомили его. Но он знал, что скорбь пройдет, усталость отступит — и их место займет ярость. Огрон больше не отступит; за Думана, погибшего по его неосмотрительности, он отомстит сполна. Набу станет не последней жертвой — это лидер Черного Круга твердо про себя обещает. Времени у охотников на фей теперь предостаточно, чтобы тщательно подготовиться к атаке.

[indent]Щадить фей он больше не станет. Не заточением — смертью он наградит их за то, что пережил сегодня.

Лорна хорошо помнит, как вздрогнула, когда услышала от кого-то в первый раз вопрос: "А Магнето не твой отец?" В дальнейшем чаще этот вопрос она слышала в другой формулировке, уточнялось наличие любого родства с этим известным многим мутантом, но в самый первый раз это был именно выстрел в цель. Она услышала в чужих устах то, о чем думала сама, домыслы обрели материальную форму. При рассмотрении возможности того, что Магнето может оказаться ее отцом, она говорила себе, что это ей лишь хочется, чтобы это было правдой, ей нужен если не кровный родственник, то кто-то, с кем можно поговорить о том, что поймет лишь человек со способностями, иными словами — ей нужен близкий друг-мутант. Время шло, мечты уходили на второй план, потому что мечты — хрупки и непрактичны, нельзя жить в иллюзии, строить хрустальный замок, в котором ты — принцесса, которую когда-нибудь кто-то обязательно спасет. В реальности так не бывает, нужно самому строить свое счастье, определить задачи и границы того, что ты считаешь допустимыми действиями для достижения поставленных целей. А дальше — драться до последней капли крови, ни шагу, ни дюйма назад. Можно поменять свои взгляды, это не считается Лорной чем-то зазорным, нормально — идти по жизненному пути, развиваясь, меняясь, обновляясь. Но если ты во что-то веришь, то будь готов отдать все за эту идею, гори ей, быть может, ты сгоришь ради нее, но так и должно быть, иначе зачем жить наполовину? Всегда можно отступиться и упасть, разбившись, залечивая раны, чувствуя эту саднящую боль, но Лорна точно знает, что стоять на месте и ждать, пока мир вокруг изменится к лучшему, это не ее путь. Ей хочется действовать, принимать решения, пусть и ошибаться, но все-таки действовать.

Эрик не выказывает особого расположения, не дает ей понять, что испытывает к ней какие-то родственные чувства. Это взвешенный подход. Если посмотреть на ситуацию со стороны, то девушка не смогла бы объяснить, почему кто-то мог бы запомнить визит случайного человека, разговор, не несущий никакой ценной информации. А ей эта встреча не просто запала в душу, она до сих пор сохранила ту безделушку, которую он подарил. "Похоже на талисман на счастье", — пожала тогда плечами тетя. Она не носит с собой его каждый день, но эта вещь прошла вместе с ней через многое. Она забрала ее, когда уехала от Дэйнов, этот амулет был при ней все эти многочисленные переезды, побеги от властей, не потеряла она его и пока была в психиатрической больнице.

Все несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. Лорна плохо помнит маму и папу, лишь обрывки, которые будто бы замарало отвратительным пятном то воспоминание о ссоре, которая произошла из-за нее. Отец не сдерживался в выражениях, хоть и тогда она была слишком мала, чтобы понять масштаб проблемы. В детстве все кажется проще, фиксируешься на основном. Лорна не вспомнит все слова, которые тогда произносились, с годами воспоминания выцветают, но тот взгляд, полный ненависти, с которым отец на нее смотрел, еще долго снился ей в кошмарах. Тщетно пытается она вспомнить что-то, что было потом, после этой ссоры, что-то всплывает в памяти, но она не уверена, было ли это до или после той ссоры, оставившей на ее сердце шрам. Затем эта авиакатастрофа, после которой у Лорны остались только дядя и тетя. Они не пытались ей заменить настоящих мать и отца, но не стали ей и приемной семьей. С раннего детства они были и оставались для нее Дэйнами, потому что старались будто бы дистанцироваться от нее. Вопросы, требующие ответа, никуда не исчезли, но игнорировались Дэйнами с той же настойчивостью, с которой они прятали ее настоящий зеленый цвет волос. Можно было противиться, не давать красить волосы, говорить до сорванного голоса, повторяя свои вопросы, но Дэйны были непреклонны, и Лорна сдалась. Они ведь не были плохими родителями: за все прожитые вместе с ними годы на нее ни разу не подняли руку и редко повышали голос, наказывали ее лишь тогда, когда она действительно забывалась. Лорна не была трудным ребенком: ей было непросто угодить, но с ней можно было договориться. Она не проявляла особой агрессии, не совершала жестоких актов насилия, даже крылья бабочкам не обрывала в детстве, как делали другие дети, из чисто исследовательского интереса: что будет делать бабочка потом? Лорна не была хуже других детей, не была впрочем и лучше, она была такой же, как все остальные. И не понимала, почему дядя с тетей будто бы строят между ней и собой невидимую стену. Она хорошо понимала, что в ней есть что-то особенное, но необычный цвет волос не казался ей причиной для такого особого отношения.

Когда в Лорне проснулись ее мутантские способности, она смогла наконец дать название этому непонятному ощущению: страх. Вот, что разделяло ее и родственников. Дэйны знали, что она мутант, выделяли ее, как отличающуюся от них, не понимали и поэтому боялись. Лорна может принять такое отношение, чувства не так-то просто взять под контроль. Простить она не сможет им того, что они даже не попытались разглядеть в ней личность за все эти годы, видели лишь мутанта, бомбу замедленного действия и ждали, когда она взорвется. Обидно сейчас, что Эрику в общем-то тоже не нужна сама Лорна, его интересуют лишь ее способности как мутанта. Чертовски злая шутка, судьба. Столько мечтать об ином, искреннем отношении, чтоб встретить спустя годы все то же самое, но под другим соусом.

Лорна пожимает плечами, мол, хочешь, покажу, жалко мне что ли, и ничего не объясняя, уходит в другую комнаты, по пути отметив, что от внимательного взгляда Эрика не укрылись ее синяки. Впрочем, она не сомневается, что он подметил здесь каждую мельчайшую деталь, просто не стал об этом говорить. Неважно. Лорна идет в свою комнату и быстро находит оставленную много лет назад Эриком безделушку, которую и приносит и кладет перед ним на постель.
— Я тебя прекрасно помню, — все, что может сказать ему сейчас она. Поднять в воздух такую легкую вещицу не стоит никаких усилий.

— Все? — насмешливо произносит Лорна. — Представление окончено? Ты только за этим сюда приехал — посмотреть на мутанта?