Последние дни Сабрина практически не спит, лишь находит временное забытье в тревожной полудреме, находясь на границе сна и яви. Крутится ночами напролет в собственной постели, изредка негромко стонет. Ничего ей уже не помогает — даже знаменитые зелья тети Хильды. Сон не приходит к юной ведьме. Все началось в тот момент, когда она подписалась в книге Темного Владыки, признавая его власть над собой, тогда как все ее существо противилось этому. Сабрина желала власти и свободы, но ей пришлось поступиться своими принципами, чтобы спасти своих близких и свой город. Под ее глазами появились темные круги, которые она неизменно тщательно маскирует подслушанным заклинанием. Впрочем, тени под глазами неплохо дополняли ее новый образ — серебро волос да более бледную, но теперь уже идеальную кожу. Спеллман стала лишь тенью себя прошлой, но теперь уже идеальной ведьмой. Соблазнительной. Манящей. Темной. Отражение в зеркале хитро подмигивает ей, и Сабрине требуется время, чтобы узнать себя.

В её видениях нет людей. Только горы тел. Руины разрушенных зданий. Солнечное затмение, окрашивающее пейзаж в мрачные цвета. И красный. Много красного. Сабрина уже не вздрагивает, переступая через бездыханного Харви. Или Сьюзи. Или Роз. Ника. Тетушек. Сейлема. Они нереальны. Она знает, что там впереди ее ждут. Поэтому держит голову прямо, стараясь не смотреть себе под ноги. Это все не по-настоящему. Это просто сон. Страшный, ужасный сон. Который ей не суждено досмотреть до конца. Она неизменно просыпается, стоит ей толкнуть тяжелые резные двери. Смех. Раздражающе громкий, самоуверенный смех — последнее, что она слышит, прежде чем резко сесть на собственной постели, тяжело дыша. Сейлем, спящий исключительно у нее под боком, приподнимает голову и негромко мяукает, словно пытаясь успокоить свою хозяйку. Сабрина лишь чешет его за ухом, прежде чем рухнуть обратно на подушки, тяжело выдыхая.

Все хорошо.

Сны меняются со временем. Она слышит голос — тихий, хриплый, манящий. Зовущий. А после резко просыпается, машинально скользя рукой на плечо, ощущая под подушечками пальцев лишь гладкую кожу. Это был просто сон. В очередной раз. Ей удается обманывать друзей, тетушек, Эмброуза. Заклинание в очередной раз скрывает темные круги под ее глазами.

Снова этот голос. Сабрина ежится, потирая плечи ладонями., пытаясь прогнать озноб. Слишком реальны ее ощущения. Делает шаг. Еловые ветки неприятно колют босые пятки. А кожа на плече уже не такая гладкая — под пальцами ведьмы три ровных полосы — словно следы когтей. По спине пробегают мурашки. Она просто спит. И никак не может проснуться.

Сабрина привыкла видеть во снах разрушенные города и груды мертвых тел, поэтому безлюдная опушка ближайшего к Гриндейлу леса удивляет ее — кажется, они праздновали последний Самайн здесь. Ей хочется сопротивляться голосу, но ноги действуют против ее воли, сокращая расстояние между ней и постаментом с книгой. Она уже знает, что именно увидит на страницах древнего фолианта, но все же ее взгляд прикован к страницам древнего фолианта. Сабрина Спеллман ярко выделяется среди остальных имен. И отчего-то ведьме кажется, что именно ее имя начертано кровью.

— Я все равно не принадлежу тебе, — упрямо поджимая губы, говорит Сабрина, не в силах отвести взгляд от собственного имени в череде прочих — Пруденс, Агата, Доркас, Николас, Хильда, Эдвард, Зельда — они все добровольно отдали свои души Сатане, Сабрина же была вынуждена расписаться в книге. Поэтому она резким движением скидывает книгу на землю, захлопывая ее, после оглядывается, вскинув подбородок. Ей не страшно. Она просто уже устала бояться за себя и своих близких. — Я никогда не буду твоей.

а всё, а съели пост.

В нашей версии Мизора – одна из сотни с лишним детей Мефистофеля (а вы думаете, откуда у нее такой интересный голубой оттенок кожи?) В молодости она часто работала вместе, можно даже сказать, что дружила, с Рафаэлем, с которым отец, который и так своих камбьонов не баловал, почему-то был особенно затейлив. Мизора не понимала, чего хочет отец, зачем он так жесток и что Рафаэль делает настолько не так.

Позволять себе эмоциональные слабости было большой ошибкой. Баалзебул, давний враг Мефистофеля, вышел на Мизору тогда, когда она была в расстроенных чувствах (казалось, Рафаэль уже давно задохнулся в ледяном озере), и предложил ей выполнить небольшую работу для него. Сущую мелочь. Мизора согласилась и оказалась у Баалзебула на крючке. Теперь она была вынуждена шпионить на него, иначе Мефистофель узнает о ее предательстве, а на что он способен в гневе, Мизора уже видела. И не была уверена, что сумеет выдержать столько же, сколько Рафаэль.

Так продолжалось примерно тысячу лет, пока не появилась Антилия. Если другим своим детям Мефистофель не уделял слишком много внимания, то Антилию и вовсе забыл в мире смертных. Зато ее нашел Баалзебул и решил отправить ко двору Мефистофеля в роли шпионки. Подготовить ее к этой миссии он поручил Мизоре. Мизора взяла сестру под крыло, у них начался роман, она, вероятно, видела в юной камбьонше себя, и искренне старалась подготовить ее к выживанию в Кании (ну и преданный влюбленный взгляд Антилии наверняка был как бальзам на раненое эго Мизоры).

А потом Антилия заложила Мизору Мефистофелю при первой же встрече с ним, как и планировала изначально, и Мизоре пришлось бежать в Авернус, спасая свою голову. Почему не в Маладомини? А потому что Антилия сумела убедить Баалзебула, что его предала не она, а Мизора, так что Антилия до сих пор остается двойным агентом Мефистофеля, выдавая Баалзебулу то, что Мефистофель хочет, чтобы он знал.

Скрывающаяся и почти бессильная Мизора попросила о помощи Рафаэля, на тот момент обосновавшегося в Авернусе. Рафаэль помощь предложил поистине дьявольскую: Мизора шпионит для него в Авернусе, а если выживет и принесет что-нибудь стоящее, он поговорит с Мефистофелем. Когда-нибудь. И о чем-нибудь с ним договорится. Мизоре удалось выполнить свою часть договора, и Рафаэль выполнил свою: Мефистофель отозвал охотников. Без оговорок, конечно, не обошлось: Мизора свободна только пока нужна Рафаэлю, что он должен раз в некоторый промежуток времени подтверждать выполнением прописанного в его договоре с Мефистофелем условия. Стоит ему этого не сделать, и Мизоре снова будет нужно бежать и прятаться.       

В данный момент Мизора служит Зариэль. Она, конечно, немного шпионит за ней в пользу Рафаэля, но в действительности фанатично предана архидьяволице и очень надеется выслужиться и получить защиту от своего прошлого.

А еще благодаря Мизоре Рафаэль знает, что Антилия двойной агент, и может выдать ее Баалзебулу, но не делает этого, потому что у Антилии тоже есть на него компромат. Это ад, детка!

Надо думать, Мефистофелю больше никогда не придется сомневаться в послушании со стороны своих детей: одно дело, когда худшее, что грозит нерадивому камбьону – это столетия пыток, опыты или превращение в лемура, а другое… Это было достойно отдельного гимна, который Антилия уже начала слагать. Возможно, придется вплести в текст пару слов из Темной речи, потому что ни один из известных Антилии языков не позволял себе в должной мере вообразить жестокость кары и глубины отчаяния, которое должен чувствовать Рафаэль.

Освященные тысячелетиями обычаи ада безупречны в своей простоте: падающего подтолкни, на упавшем как следует оттопчись – особенно если уверен, что он больше не встанет, и вдвойне особенно, если когда-то в прошлом он перешел тебе дорогу: месть – это блюдо, которое лучше всего подавать холодным. Прошлые – когда Рафаэль еще что-то из себя представлял – отношения Антилии с непокорным братом лучше всего можно было описать как взаимовыгодное сотрудничество, сводить с Рафаэлем счеты ей было не за что, так что как-то особенно издеваться над его наказанием она не собиралась. Просто когда кто-то, забравшийся так высоко, как Рафаэль, падает так низко, как упал он, зрелище получается завораживающее, и Антилия собиралась насладиться им в полной мере.

Она никуда не спешила, так что сперва в «Ласке Шаресс» неведомо откуда появилась юная темноволосая эльфийка в шелковых одеждах, которую можно было бы назвать прекрасной, если бы не сопровождающий ее резкий запах серы, и только вдосталь полюбовавшись лужей несомненно человеческой крови на полу и воспоминаниями очевидцев, Антилия поднялась наверх.

Наполнявший комнату вкусный запах горелого мяса заставил камбьоншу расплыться в веселой улыбке. Ей невольно вспомнилась ее первая встреча с Рафаэлем – он тогда был в нынешнем облике, но он был дьяволом, и намного более сильным и опытным, чем тогдашняя Антилия, которой приходилось изворачиваться и осторожничать. А теперь он со всеми своими мыслями и жалкими смертными рефлексами у нее как на ладони. Присутствие в комнате второго смертного она зарегистрировала, даже отметила, что он кажется знакомым, будто она где-то уже его видела... Но главным блюдом на этом пиршестве был не он.

– О, Рафаэль. – Антилия не удержалась, покровительственно потрепала новоявленного смертного по щеке и хихикнула. В этом  мелодичном смехе слышались и тонкий звон канийских льдов, и нежное потрескивание адского огня – в общем всё, чего Рафаэлю теперь не видать. – Приятно видеть, что ты уже нашел какие-то положительные стороны в своем новом положении. О, радости смертной жизни! Я могу рассказать что-нибудь о будущей судьбе твоей души – да, у тебя теперь есть душа – если ты, конечно, хорошо попросишь. Встанешь, например, на колени и вычистишь своим языком мои туфли. – Антилия с невинной улыбкой чуть приподняла край платья, показав ножки, обутые в туфли с закругленными носами, маленькие и изящные, но всё равно почему-то неуловимо навевающие мысли о копытах.

– С чего начнём? – спросила Инеж.

– Начнём с того, что уберёмся отсюда и найдём тебе приличную одежду. О, и вот что, Инеж, – Бреккер открыл дверь приёмной и пропустил девушку вперёд, – больше никогда не подкрадывайся ко мне.

В роскошном коридоре с обитыми шёлком стенами всё ещё витал удушающий аромат медового парфюма, но ни владелицы борделя, ни её громил-телохранителей не было видно. Должно быть, удалились в смежные комнаты, из которых, Каз не сомневался, Танте Хелен подслушивала каждое слово сквозь замаскированное отверстие в стене, пробитое специально для этих целей.

Бреккер держался немного позади, пока они шли вдоль ряда безвкусных картин к позолоченным дверям в главный холл, где девушки встречали и завлекали клиентов, чтобы потом увести по винтовой лестнице в комнаты наверху.

Полупрозрачные поддельные шелка едва прикрывали худенькую фигурку нового паука, в её волосы были вплетены такие же фальшивые золотые монеты, на руках болтались широкие обручи, на ногах – более узкие с колокольчиками. И всё же Инеж двигалась настолько легко и мягко, что ни одна из этих дешёвых побрякушек не издавала ни звука. «Как будто невесомая тень. Призрак!» – восхитился про себя Бреккер. Единственным источником шума был он сам, когда постукивал тростью и наступал на поскрипывающие половицы, скрытые под роскошным ковром.

Он только начинал осознавать, насколько удачная вышла сделка. Инеж стала первым человеком за много лет, заставшим его врасплох. Каз мгновенно просёк потенциал, который скрывался в этой маленькой девчонке. Он знал, что не ошибся в её способностях, но помимо полезных для банды талантов в ней имелось кое-что ещё. За столько времени в Бочке Бреккер с лихвой насмотрелся на людей, сломленных жизнью. Сработаться с ними было крайне сложно, и его новая подельница вполне могла оказаться одной из них – матёрой проституткой, от отчаяния вошедшей во вкус, или апатичной куклой, совсем потерявшей веру. Только поговорив с ней, Каз понял, как ему повезло: несмотря на внушённый страх, в Инеж оставались и злость, и храбрость, и воля к свободе. Её не сломил целый год в Зверинце.

Глядя на узкие плечи, покрытые нарисованными леопардовыми пятнами, Бреккер решил, что сделает из этой девушки самую опасную бандитку в городе. Заставит выучить каждый район Кеттердама как свои пять пальцев, научит вскрывать любой замок, покажет, как драться и обращаться с ножом… Ни один крюге из той суммы, которую он с таким трудом выбил вчера у старика Хаскеля, не пропадёт зря. Инеж станет его призраком и поможет заработать в десять… Нет, в двадцать раз больше!

С этими воодушевляющими мыслями Каз следом за Инеж вышел в большой полутёмный холл. Дышать здесь было почти нечем – в каждом углу горели лампы с благовониями, испускающие тяжёлый, сладковатый запах ванили. На бархатных диванах тут и там валялись расслабленные мужчины, окружённые стайками полураздетых девиц. Отовсюду слышались пьяные голоса и наигранное хихиканье. Казу сложно было понять людей, которые стремились проводить здесь время. Из этой душной комнаты хотелось поскорее убраться. Он заметил, как Инеж неуверенно на него покосилась, и кивнул в сторону выхода.

По пути они пересеклись с одним из клиентов, который сначала с интересом оглядел их обоих, а потом остановился и принялся жадно рассматривать Инеж. Всё её тело напряглось, но она не отстранилась, проходя мимо. На мгновение перед Казом будто приоткрылась невидимая ширма, и он увидел, на какую жизнь работорговцы обрекают своих жертв. Ему вдруг захотелось размахнуться тростью и выбить зубы этому человеку, пожирающему фигуру Инеж полным похоти взглядом. Должно быть, это желание отразилось на лице бандита, потому что мужчина, посмотрев на Каза, приподнял руки в жесте перемирия и поспешил удалиться.

Когда позади закрылась дверь, дорогу тут же преградили местные вышибалы. Инеж замерла. Каз порылся в пальто и с бесстрастным видом развернул перед лицами громил документ с размашистой подписью Хелен и печатью из синего воска. Хотя им понадобилось время, чтобы вчитаться, в конце концов, они отступили. Бреккер убрал бумагу во внутренний карман, обогнул свою спутницу и захромал вниз по ступеням.

– Пойдём, – бросил он через плечо, не взглянув на Инеж. – Как хорошо ты знаешь город?

Каз знал, что работницам борделя обычно было разрешено перемещаться в пределах туристического района, но Хелен упомянула, что однажды Инеж пыталась сбежать. Кто знает, каким было наказание?..

Понимание прокатилось по ней волной мелкой дрожи, и Люмин застыла, вслушиваясь в замерший во времени крик о помощи, обращенный к тому, кто так его и не услышал — или не пожелал слушать. Не нашедший ответа, он пронзал века, чтобы наконец-то достигнуть хоть какого-то адресата, и когда пригвожденная им к месту Путешественница подняла широко распахнутые глаза на Тарталью, то по взгляду его, непривычно спокойному и пристальному, поняла, что он знает тоже. Может, оттого, что Предвестникам известно больше; может — оттого, что он прочел это по ее сведенному судорогой лицу — ни для кого в Тейвате ее поиски не являлись секретом, и сложить два и два было бы несложно: мало что в этом мире имело на Люмин влияние столь же сильное, как упоминание о нем.
Пожалуйста, отзовитесь
Пожалуйста
Пожалуйста, Итэр!
Люмин судорожно вздохнула, раскалывая сжимающийся вокруг кокон наваливающегося отчаяния.
— Да, — согласилась она с нехарактерной готовностью, — да, давай уйдем отсюда поскорее. Карту, — потребовала Путешественница от здешнего механизма, — карту помещений. Покажи дорогу к ближайшему выходу.
Одно из устройств рядом с ней послушно вспыхнуло травянисто-зеленым, разворачивая проекцию, по всей видимости, комплекса: он оказывался куда просторнее, чем Люмин себе представляла — темный проход за их спинами вел вниз, к разветвленной системе залов, расползавшейся под разломом. Сквозь череду помещений тянулась белая нить проложенного системой пути, упиравшаяся в один из дальних коридоров — и точно такая же светящаяся полоса легла на плиты под ногами путников, указывая им путь во мрак.
— Надеюсь, ее планам можно доверять. Этому месту сотни лет, она могла давно выйти из строя... но попробовать стоит.
Воспользоваться приглашением она, однако, отчего-то не спешила — замерев рядом с повисшей в воздухе проекцией, Путешественница отсутствующим взором глядела на мерцающие огни дешретовской техники, и странно медлила, словно мысли ее сейчас были вовсе не о том, как выбраться отсюда.
Ей давно стоило бы привыкнуть к тому, что она идет за ним след в след, то и дело спотыкаясь об оставленные им осколки — будь то древние руины, фрагменты воспоминаний или оборванные послания — но напоминания о брате все так же неизменно выбивали ее из колеи, и если в начале пути она искала их с жадностью, то теперь встречала каждое с затаенной тревогой, потому что не знала, что именно оно принесет.
Застывшие в янтаре времени крики; покинутый народ; война, начала которой Люмин не понимала, а конца — не видела. и титул — как одежда с чужого плеча, непривычный и неуместный, искаженное эхо того, которым они когда-то обладали.
Ваше высочество
Принц Бездны
Итэр, которого она помнила, никогда не бросал ничего своего — ни людей, ни сестру, и от мысли этой к горлу подкатывал душный ужас. Ей начинало казаться — и Люмин с трудом признавалась в том самой себе, предпочитая гнать подобные мысли— ей начинало казаться — и страх этот, задавленный усилием воли днем, неизменно настигал ее во снах — ей начинало казаться, что тот, кого она ищет, более не похож на того, кого она потеряла.
Она развернулась неловким ломаным движением, будто забыла, как шевелиться, и встретилась взглядом с Чайлдом — даже озаренный мертвенным светом древней техники, он показался ей внезапно особенно простым и здешним — единственное живое среди холодных машин, мертвых сводов и отголосков давно умолкших голосов; последнее настоящее в царстве теней и мороков.
— Идем, — сказала она странным голосом, и тоне его не было ни прежней уверенности, ни спокойствия, — идем отсюда, пожалуйста.
Переплетающиеся коридоры озарял лишь тусклый свет ламп, явно служивших запасным освещением, но кое-где сохранились и остатки основного — время от времени они выныривали на эти островки яркого света, чтобы через несколько шагов вновь погрузиться в полумрак. Белая линия уверенно вела их через лабиринт подземных сооружений, мимо темных провалов дверей в соседние залы и боковые проходы — у одной из них Люмин вдруг чутко замерла, пронзенная тем же самым острым чувством, что настигло ее на развалинах Старого Монштадта. Короткая судорога будто, яркая вспышка предчувствия, словно краем глаза она поймала, как мелькает в темноте золотая коса — Путешественница рассеянно выпустила из руки ладонь Тартальи и неуверенно шагнула к двери, чтобы заглянуть внутрь.
Открывшаяся ее взору комната была непривычно тесна для здешних просторных залов — почти каморка — и обставлена до скупого аскетично: от узкой кровати в углу сохранился лишь остов, и каменная полка над нею держалась до сих пор лишь потому, что была буквально вмонтирована в стену; все остальное пространство же занимало одно из здешних устройств — очевидно отличающееся от них, однако, будто кто-то методично добаратывал его. Люмин сделала пару шагов, окидывая узкое помещение рассеянным взглядом, и вновь застыла, пригвожденная к месту осознанием.
На запыленной приборной панели, тускло мерцающей голубым, лежал белый интейват — среди древних камней и архаичной техники, посреди полного запустения он выглядел неуместно и чуждо, свежий, будто только что сорванный.
Рука Люмин безотчетно взметнулась вверх, чтобы мимолетно коснуться цветка в волосах.
Вот оно в чем дело.
Наносная беспечность слетала с обидной легкостью; и Люмин злилась на себя, и ничего не могла с собой поделать.
— Чайлд, — напряженно позвала она, не отводя взгляда от интейвата, — послушай, а если... а если бы вдруг так вышло, что тебе пришлось бы оставить Тевкра... нет, Тоню. Что если бы тебе вдруг пришлось оставить ее одну... и уйти. Что могло бы заставить тебя не вернуться к ней?..
Развернутая над приборной панелью проекция мерцала, приглашая продолжить оборванный пятьсот лет назад сеанс — Люмин потянулась не к ней, но к цветку, лишь случайно задевая интерфейс.
И древняя машина ожила.

Первое, что Алира помнит — головокружение и пронзительный крик, эхом отбивающийся от каменных стен, грозящий разорвать барабанные перепонки каждого в радиусе нескольких метров от источников вопля. Кажется, он принадлежал Вероне и Маришке, а может и ей самой. В любом случае, через считанные мгновения пришло чёткое понимание чем именно он был вызван.
Нить, соединяющая Господина с его созданиями, была грубо разорвана.

Пустота, заполнившая годами угнетаемое сознание, повергла невест Дракулы в ужас. Вампирши бились в истерике, словно попавшие в стеклянную ловушку бабочки,  и разлетелись кто куда в попытках найти укрытие, где можно было бы самозабвенно отдаться эмоциям.

Сёстры предпочли уйти глубже под землю, Алире же хотелось сигануть ввысь, подняться под небосвод и взвыть в бескрайнее море облаков, но выпорхнуть наружу она так и не решилась.

Мир перевернулся с ног на голову. Алира открывает заплаканные глаза, и не сразу понимает, что это не мир вовсе, а она сама забилась между балками, удерживающими потолок башни, и висит вниз головой.

Здесь даже воздух другой, думает вампирша, раскладывая на составляющие запахи, что её окружили. Не только запахи, но и звуки, — морщится Алира, вслушиваясь в происходящее вокруг. Чуткий слух цепляется за скрип половиц несколькими этажами ниже. Тело поддаётся инстинктам хищника раньше, чем Алира успевает различить, что эти шаркающие звуки принаджелажт человеку.
— Сердечко бьётся, бьётся неспеша, — мурлычет себе под нос вампирша, бесшумно спрыгивая со своего импровизированного гнёздышка.

Поддавшись траурному настроению Алира и не заметила, насколько же сильно она на самом деле проголодалась, но теперь жажда слишком очевидна, чтобы её игнорировать. Лира разглаживает мягкие складки розового платья, поправляет давящее ошейником жемчужное колье, и спешит навстречу этому самому сердечку, чьи удары о грудную клеть становятся слышны приближающейся вампирессе всё чётче и громче.

Ещё чуть-чуть, ещё немножко, и она запьёт своё несчастье горящей девичьей кровью.

[indent]— Что-то ты не торопился.
[indent]— А надо было?
[indent]В ответ я скорчила физиономию и отошла от двери, пропуская Джоша в амбар. Пока он оценивал обстановку, я прислонилась плечом к стене, продолжив протирать от крови клинок складного ножа. За охотником наблюдала искоса, ожидая комментариев по поводу моих трудов. Наученная опытом — преимущественно негативных. По выражению его лица уже можно было догадаться, что зрелище лежащих повсюду трупов с перерезанными глотками не слишком его обрадовало. Я знала, что он рассчитывал на другой исход.
[indent]А Джош знал, что мне плевать, на что он там рассчитывал.
[indent]— Они все были одержимы? — уточнил охотник.
[indent]— Только двое. Главарь и его помощник.
[indent]— Другими словами, — Джош повернулся ко мне с плохо скрываемым раздражением в глазах, — остальных... раз, два, три... семерых ты просто пустила в расход?
[indent]— Не считая того, что они хотели меня прикончить, можно и так сказать, — на секунду оторвавшись от своего занятия, я посмотрела на собеседника. — Они в любом случае были отморозками. Я подумала, что устранить их будет надёжнее.
[indent]— И тебе не кажется, что это перебор?
[indent]— Не перебор, а профессионализм, — парировала я. — Эти долбаные сектанты всегда создают проблемы, с демонами или без них. Кто-то должен был сделать грязную работу. Ты бы не смог, пришлось мне. И я не желаю больше это обсуждать.
[indent]Закончив очищать нож, я сложила его и убрала в карман, прожигаемая пристальным взглядом охотника. Со мной этот трюк никогда не срабатывал, так что Джош быстро сдался. Я не собиралась оправдываться, да и вины за собой не чувствовала. Тот факт, что большинство убитых были людьми, ничего не менял. Вряд ли нужно кому-то объяснять, что люди зачастую оказываются самыми страшными чудовищами.
[indent]Джош вздохнул и ещё раз оглядел побоище. Доски пола потемнели от впитавшейся крови, чей запах смешивался с запахом соломы и машинного масла. Мы находились на ферме, в сорока милях от ближайшего города. На дворе стояла глубокая ночь. Утро у владельца амбара будет весёлым.
[indent]— И всё это ты сделала своей зубочисткой?
[indent]— Ты удивишься, если узнаешь, сколько всего можно сделать при помощи «зубочистки». Всё, отвали.
[indent]Я вышла из амбара на свежий воздух и вдохнула полной грудью, наслаждаясь чувством выполненного долга. Пусть Джош не соглашался с моими методами, глупо было отрицать их эффективность. Никаких соплей и сложных этических дилемм. Вопросы из категории «Что если?» я прекратила задавать себе лет десять назад. Иногда нужно стиснуть зубы и сделать то, что необходимо. Потом, если найду время, я буду вспоминать свои грехи и ненавидеть себя сколько влезет. Благо больше некому. Джоша, приходившегося временным союзником, я в расчёт не брала. К тому же, дураку ясно, что он был бы не прочь меня прибить, однако условия нашей сделки оказались слишком заманчивы. Выгода от сотрудничества пока покрывала издержки.
[indent]А когда условия изменятся, я первая от него избавлюсь.
[indent]Потому что надо подчищать хвосты. Это тоже профессионализм.
[indent]— Есть ещё дело, — окликнул Джош, когда я уже садилась в машину.
[indent]— Продолжай.
[indent]— Молтонборо, Нью-Гэмпшир. Ты вроде как раз в ту сторону собиралась? Детали я отправил тебе на почту.
[indent]— Ладно.
[indent]Не сказав больше ни слова, я завела двигатель и укатила в ночь, оставив позади очередную кровавую главу своей жизни.
[indent]...
[indent]Пиздец.
[indent]Джош, конечно, этого знать не мог. Не было смысла его винить.
[indent]Тем не менее, я винила, потому что именно он подкинул мне новое дельце. Максимально тупая претензия, но что взять с бывшего демона? Иногда мне кажется, что частичка демонской сущности осталась во мне, время от времени преподнося сюрпризы — в основном, окружающим — в виде внезапных вспышек гнева и неоправданной жестокости. Рациональная часть сознания, вздыхая, не уставала повторять, что просто у меня такой сложный характер.
[indent]Но даже рациональная часть не знала, как реагировать при виде знакомой пышной шевелюры, торчавшей на два метра выше уровня земли прямо по курсу. Надежда на то, что я обозналась, умерла в тот момент, когда обладатель шевелюры повернулся ко мне в профиль.
[indent]Итак, карма существует, и у неё омерзительное чувство юмора.
[indent]Я приказала себе успокоиться. Сэм видел меня только в чужих тушках. Я едва удержала нервный смешок: конечно, откуда ему знать, как я выглядела при жизни? Встреча запросто тянула на событие века, но этого было недостаточно, чтобы выгнать меня из бара, куда я зашла после трёх часов дороги с целью отдохнуть за кружкой пива. Заодно, если повезёт, послушаю местные сплетни.
[indent]Понимая, что торчать возле двери дольше положенного чревато привлечением ненужного внимания, я как можно спокойнее прошла к барной стойке и устроилась на дальней от Винчестера стороне, стараясь даже не коситься на него.
[indent]— Эй, деточка, тебе восемнадцать-то есть? — хмыкнула барменша, подходя ко мне.
[indent]Закатив глаза на снисходительное «Деточка», я характерным жестом «А не пошли бы вы нахуй, леди?» достала из внутреннего кармана пальто водительские права и сунула женщине под нос.
[indent]Руби, двадцать два годика. Преуменьшила на шестьсот с лишним лет, но сойдёт.
[indent]— Хорошо, прости! — барменша вскинула ладони в защитном жесте, выглядя искренне пристыженной, что заставило меня сменить раздражение на относительную милость. — К нам редко заглядывают столь молодые люди. Что будешь?
[indent]Я рискнула заказать местное фирменное пойло. Пока заказ выполнялся, я прислушалась к болтовне двух сидевших поблизости мужиков, горячо обсуждавших медведя, повадившегося похищать горожан и дальнобойщиков.
[indent]Поглощая принесённое барменшей пиво, большей частью состоявшее из пены, я не представляла, как буду работать в присутствии Сэма. С другой стороны, если здешний виновник торжества окажется не демоном или ведьмой, а чем-то иным, пусть хоть и медведем, я свалю с чистой совестью. В том, что касается вопросов охоты, я давно решила занять строго определённую нишу, состоящую из чертей и недобросовестных пользователей магии. С остальными тварями пусть разбираются другие охотники.
[indent]— А полиция что думает? — как бы невзначай присоединилась я к беседе своих соседей по стойке. — Медведь?
[indent]Один из «соседей» что-то невнятно булькнул в кружку. Второй, бородатый, смерил меня задумчивым взглядом, словно решая, стоит ли ему опускаться до разговоров с мелюзгой. Я терпеливо ожидала ответа на свой вопрос.
[indent]— Ничо не думает, — наконец родил бородач. — Копы и расследовать не стали, только полазили по зарослям с собаками, да и всё. Маньяков у нас здесь отродясь не бывало. А кто ещё мог? Медведь... или волки загрызли и утащили... Здешние леса дикие, гостям не рады.
[indent]Я собиралась уточнить, что в лесу забыли дальнобойщики, но бородатый повернулся к своему приятелю, резко утратив ко мне интерес. Я сжала кулаки. Не будь здесь Сэма, я бы уже дала понять, что не следует так открыто мною пренебрегать.
[indent]Мечтать, как говорится, не вредно.

   
          ей всегда хотелось испытывать чувство понимания
                    ведь за плечами бесконечное "п о ч е м у"
в какой момент все пошло по неизученным правилам                   
зачем все кануло в пустоту         
   
                              [ ведь это все     жутко     неправильно ]

жутко становится от мысли, что все могло пойти иначе. ведь "иначе" такое скользкое, неуловимое, эфемерное вроде как, и даже боги не способны [возможно] повернуть время вспять, дабы не испортить хронологию, что издавна хранится в руках крепких. тихее бывает грустно от мысли, что нельзя сделать шаг назад и предотвратить внезапное – то самое, что платформу из под ног выбило и раскололо алое, то самое которое бьется каждый раз при виде его… болезненно и приятно, проклятое!

"плутос", - имя его [болью в груди откликающееся] она повторяет про себя, а сама вид делает, что не заметила в очередной раз столкнувшись на земле бренной, пока в поисках пребывает. смешалась со смертными, дабы виду не показывать никому из божественных, чтоб матушке своей не рассказывать, что страдает искренно и честно для самой себя. беспокоить не хочет богиню, что в себе любовь хранит всея мира // вселенных, поди, всех и каждой. и хоть тихея – дитя матери самой-самой из самых желанных, но в любви не везет – н у  н и к а к.

- слава небесам, не заметил. не почувствовал. не обратил внимания, - тихея говорит шепотом и с мысленной улыбкой браслет-артефакт потирает пальчиками, специально зачарованный, чтоб скрываться от всякого и кого-то особенного. хочется ей найти ту, что ответит на вопрос важный, который мучает, который жалобно попискивает в одном из осколков сердца красного. лишние взгляды/свидетели ей ни к чему.

- где же ты? – тихея голову поднимает, всматривается в небо синее. в этих краях оно очень-очень насыщенное, с пятнами белыми – облаками, что в причудливые формы друг с другому сталкиваются. ветер тревожит наряд с оттенками голубого и золота, белоснежные узоры переливаются от лучей бодрящего солнца. по весне все ветра теплые, поющие [по ощущениям] о любви.

да, о любви поет ветер – невидимый, но чувственный путешественник среди миров всех. фортуна глубоко вздыхает и ловит ассорти самых разных цветов, принесенный диковинным путешественником. почти расслабляется и смотрит куда-то вдаль. ее мысли полны горечи, а в груди снова тревожно: "о любви, о любви все вокруг напоминает! и манит! ах, матушка, знала бы ты, как мне хочется прийти к тебе и обо всем рассказать, сознаться и оказаться в тепле твоих объятий. но каково это, дочери богини любви, быть в муках из-за отсутствия этой любви? где моя удача? почему в этом она мне не благоволит?"

   
          ей всегда хотелось быть любимой и любить в ответ
                    но ее удача б е с с и л ь н а в этой партии
возможно, все было бы по-другому: бесконечно и радостно                   
только это теперь неважно. это кануло         
   
                              [ и теперь     все будет     иначе ]

тихея просто шла, используя свои божественные данные. способности, силы, магию – как угодно называйте, здесь конкретика не важна. важно лишь то, что весенние ветра подгоняли ее по чьим-то следам. богиня уверенно шла, испытывая внутри привычное чувство – уверенности смешанное с трепетом. словно стрелка компаса была впаяна в сердце красное. стрелка указывала направление.

- персефона, - тюхе воздуху сообщает о той, кого ищет. в ответ ветер только сильнее становится и путь продолжается, пока девушка не оказывается среди природной тишины. она останавливается. здесь нет ничего человеческого, лишь первозданные: флора и фауна, небо и облака, солнце и вода. – персефона, ты слышишь меня? весна – твое время, а значит твои союзники - все ее элементы. наверняка ты почувствовала меня издалека. здравствуй.

богиня усаживается на землю, не желая двигаться дальше. наконец-то исполняет свое желание – погружается в траву высокую, среди цветов самых разных и блестящих от светила яркого. вдыхает весну полной грудью, позволяя себе наконец-то расслабиться. ведь больше не надо ни от кого прятаться, переживать встречи и мучится сомнениями – ведь где-то неподалеку та, кто сможет расправиться с душевной загадкой. той самой, с которой началась история сотворения боли божественной.

- я здесь по своей воле, ищу встречи с тобой.

тихея терпеливо ожидает, готовая продолжить путь, если потребуется. но ей не хочется нарушать уединения той, чья судьба могла быть совсем иной: "ведь это правда… но была ли такая возможность? а что если… но тут есть и другие факторы. зевс, аид, все бы пошло наперекосяк. проклятье, не стоит пока об этом думать". богиня мучается в вариациях, не желая [пока что] заострять на этом внимание.

вдобавок тихе гостья в этой долине раскинувшейся у кромки леса и греющейся в солнечных лучах. она всегда относилась к природе с особой любовью, а к ответственным за нее – с особым вниманием. поэтому девушка ожидает, то ли приглашения, то ли намека, то ли… да хоть чего-нибудь! и только мысль о том, что судьба персефоны могла бы сложиться по-другому, не дает расслабиться в этом ожидании. как и то, что за всем окажется плутос, всегда улыбающийся, но скрывающий страшное – использование ее любви для своих планов. ведь именно этот факт - родоначальник боли и горечи.

В местах, подобных этому, Шэдоухарт бывать еще не приходилось. Анклав Латандера, в отличие от ее собственного шаритского анклава во Вратах Балдура, существовал вполне открыто, хотя и уединенно, что было довольно самонадеянно с их стороны. Шэдоухарт думает о том, что последователи иных богов, тех, чьи имена не принято скрывать, вообще отличаются поразительной самонадеянностью — они считают, что могут ходить по миру открыто, им нечего бояться, и их боги придут к ним на помощь. Но вот обитель Розиморн, разграбленная и разрушенная гитьянки — где был их бог, когда это произошло?
Вот она, правда, о которой ей говорили множество раз. Боги безразличны к своим служителям — и только Госпожа Шар готова встретить их, когда они оставлены и забыты всеми.

Шэдоухарт трет ладони и кутается в теплый плащ, рассматривая издалека иссеченные временем руины некогда прекрасной обители. Шариты не друзья последователям Латандера, но она должна признать за ними искусство создавать притягательные вещи. Из ее позиции на склоне выше она видит, как солнце над горным перевалом сияет в разбитых окнах обители. Все это пустая красивая шелуха, но выполненная с тонким расчетом, который действует даже на нее. Шэдоухарт не может не признаться самой себе, что от вида обители захватывает дух даже сейчас, пусть она и осознает ложность этого устремления.

Сразу же, словно предостережение, резкая боль прошивает ладонь. Шэдоухарт хватается за руку, пытаясь набрать в легкие прохладный воздух, а потом, когда боль уходит, плотнее запахивает плащ и движется дальше.

Она не уверена, что найдет здесь — возможно, обходной путь через проклятые земли. Сложно поверить, что жители поверхности не нашли способ пройти к Вратам, кроме как идти напрямик через опасные территории. И хотя она не боится перехода через Подземье, более того, она весьма предпочла бы переход через Гримфордж в надежде найти место бывшего шаритского анклава в этих краях, идти здесь ей кажется глупой затеей. Ей кажется, что есть другой способ.

Она идет некоторое время, внимательно глядя под ноги, чтобы не поскользнуться, и потому не особо обращает внимания, что происходит вокруг. А зря. На короткий момент она поднимает глаза и ей кажется, что она заметила движение вдали.
Шэдоухарт останавливается и щурится. Свет, отраженный снегом, слишком яркий.