Поздний вечер преимущественно хорош тем, что день остался позади и можно наконец-то заняться чем-то действительно важным, а не тем, что надо сделать. Поздним вечером не пойдешь делать ненавистную уборку, махнув на нее рукой и устало добавив чудодейственное "Всё завтра", поздним вечером не будешь звонить тем, кого и слышать не очень хочешь, но о каким-то причинам должен, ведь "Зачем беспокоить? Всё завтра". Поздним вечером можно отложить рабочие записи и вернуться к тем, которые волнуют, а не к тем, которые нужно сдать. "Завтра" - как заклинание, как сильнейшая магия, как наговор, нашептанный в священном месте.
Она потянулась и откинулась на спинку большого кресла. Жалобно скрипнув, спинка отклонилась и уперлась в дверцу шкафа, уставленного папками с бумагами. Взглянув на часы на руке, Царевна прикрыла на мгновение глаза и тихо прошептала себе под нос:
- Пять секунд и встаю.
Пяти секунд ей бы не хватило. Голова гудела, словно рой пчел поселился где-то там за левым ухом и не собирался сдавать захваченные территории. За пять секунд она успела сделать полтора глубоких вдоха и с силой сцепить зубы, чтобы не растянуть рот в кривом и сладком порыве зевнуть. Нет, не для того ее учили манерам, чтобы вот так вот на них плевать. Даже не смотря на то, что в кабинете она была одна.
Восемь минут одиннадцатого. Станция еще не скоро закроется, хватит времени, чтобы сдвинуть бумаги со всего стола в середину, дотянуться, не вставая с кресла, до дырокола, который она почему-то оставила на полке, вместо того, чтобы положить на место - в выдвижной ящик. Верхний, с левой стороны от себя. Хватит времени на то, чтобы подшить кипу сегодняшних записей, рассортировать их по датам, по пациентам и кинуть неотсортированное во второй сверху ящик. С правой стороны. Этим Царевна сможет заняться завтра, достанет их ближе к обеду, как закончит все обязательные обходы, и пробежит еще раз глазами, останавливаясь взглядом на пометках, сделанных карандашом на полях. А пока ей хватит времени до закрытия метро еще на то, чтобы вытащить ноги из удобных стандартных тапочек из белой перфорированной кожи на невысокой платформе и втиснуть их в черные лакированные туфли на невысоком каблуке. Несмеяна каждый раз вздыхала, получая обязательный комплект из халата и обуви на складе раз в год, эти тапочки, казалось, не сносить до следующего столетия, с учетом еще того, что и сама женщина весила не сильно больше своего кота: хрупкая, миниатюрная, с тонкими костями, казалось, что ее обувь может служить вечность. Но порядок был порядок и надо было оставить свою размашистую подпись в бумажном журнале, дабы доказать руководству, что она положенный ей комплект забрала, а значит никаких несчастных случаев с подвернутыми каблуками на работе не ожидается. Безопасность превыше всего.
Этот век вообще как-то особенно выделялся крайними мерами, все так старательно глотали горстями пилюли, все так самозабвенно вгоняли себя в могилу, будучи при этом в здоровом теле и твердом разуме, словно выхода больше никакого не было. Нет, это было не помешательство, виной была преславутая мода, как ее называли теперь. Веяние, захватившее умы всякого, у кого были слабости к получению внимания. Иному до смерти хотелось ловить взгляды на себе, слушать разговоры о себе, слышать, как о нем слагают легенды и слухи ползут от уст к устам в темных ли переулках или на площадях. Им до смерти хотелось быть солнцем, светить ярко, позволять простому люду купаться в своих лучах, но... И солнышко иной раз скрывается не за тучами, так за горизонтом и люди эти, если не оказывались перед Царевной, так были близки к этому. А вот иному было наплевать, он радовался жизни, сажал на подоконнике рассаду помидоров в баночки из-под творожка или йогурта, весной вез ее на электричке или автобусе на дачу, привязывал к колышкам тесемками, нарванными лет двадцать назад из старого пододеяльника, а сверху всего этого - возводил купол теплицы. И ведь что главное - пододеяльник следовало именно порвать, разрезать ножницами было не правильно, будто помидоры от этого впитают в себя вкус соседней морковки или вовсе зеленых вонючих клопов и станут чем-то несъедобным.
Десять минут одиннадцатого. Несмеяна так и не выпрямилась в своем кресле. Она немигающим взглядом смотрела на потолок, рассматривала довольно заметную трещину в краске, понимала, что в любой момент трещина вырастет в размере и явит этому свету внутренности старых перекрытий здания ПНД. В целом ее это не волновало, ответственных за подобное она давно нашла и оповестила, а бороться с миллионом кругов всех этих бюрократических отмашек не хотелось, не было настроения: обвалится и тогда будет видно. Иногда только подобное может подтолкнуть к действию.
Двенадцать минут одиннадцатого. Она глубоко вздохнула и оттолкнулась пальцами от подлокотников, вставая с кресла и выключая монитор компьютера. Хватит на сегодня работы, хватит на сегодня всего, день был в меру насыщенный, у нее достаточно сил, чтобы спокойно дойти до метро, заскочить в круглосуточный магазинчик на углу, прикупить себе печенья к чаю и спокойно добраться до квартиры. В конце концов и Фёдора покормить пора бы уже, хотя он вряд ли заметил, как быстро пролетел этот день и сколько всего он принес. Наверняка опять отлеживал свои полосатые бока на подоконнике и пытался жеваться спатифиллум. Нет, за это он несомненно получит по своим огромным ушам, к некоторым цветам тяга у кота была совершенно невообразимая, словно медом намазаны они были или заговорены.
Накидывая легкий пиджачок и расправляя волосы по плечам, Несмеяна вовремя успела обернуться на шум и сделать быстрый и длинный шаг назад, чтобы ее не пришибло к стене распахнувшейся дверью. К счастью для всех выяснять, что тут происходит,  что это за хулиганство, хмурить тонкие брови и звать охрану Яна Сергеевна не будет. Охрана наверняка уже не сможет сегодня прийти и позабыла тропинку до кабинета зама.
- Я обычно не отказываю, если постучать дверь или открыть ее аккуратно, - Царевна выгнула бровь и для нее этих эмоций было вполне достаточно, чтобы выразить все свое отношение к ситуации. Ох и не поздоровится тому, что раскачает ее на что-то большее в таком месте и в такое время, - И где ж ты только нахваталась этих богатырских замашек, а? Если рубить - так с плеча и под самый корень, если дверь открывать - так с пинка, чтоб стены трещали, - Несмеяна вернулась к столу и скинула в сумочку ключи и губную помаду. В принципе ей оставалось только погасить свет и закрыть кабинет на ключ, но... Но Баба Яга не вламывается просто так в начале одиннадцатого вечера в четверг в кабинет Царевны. Могла бы в понедельник, да, посидели бы на подоконнике, попили бы кофейку с сушками, покурили бы в открытое окошко... Да и то она обычно предупреждает или хотя бы дверь открывает так, что петли остаются на месте.

А в сказках детей ими пугают. А в сказках добрый молодец или богатырь какой Старую вокруг пальца обведет, обманет, щелбаном в лоб откинет и уйдет по своим делам. В сказках каждый такой вот условный молодчик куда прозорливее, куда хитрее и добрее Бабы Яги. В сказках много лжи, которую лицезреть было неприятно, в сказках они все шаблонные, картонные и однобокие: этот вот - злой, убить его надо, растерзать, в кипятке сварить или скормить диким тварям, а этот вот добрый, умный и смелый, хотя и дурак дураком. Поэтому подобные книги вызывали у Царевны только тяжелые вздохи, редко сопровождаемые перекошенными от раздражения губами. А к этому всему еще добавлялись разные мультфильмы и ужасные фильмы советской эпохи. Как Яга первый раз отреагировала на то, что ее играет старый мужик с огромным носом и торчащим зубом? Сильно ли смеялась или что-то кинула в телевизор от злости? Однажды Несмеяна это спросит, но не сейчас. Сейчас зрачки Старой говорили сами за себя, уж от врача такое не укроется, ведь не даром говорят, что глаза - это зеркало души, в данном случае - это отражение ментального здоровья. А ее здоровье было пошатано препаратами и, да, не Царевне читать ей лекции о вреде здоровью, не той, кто ходит со Смертушкой рука об руку, да и не той, кто вполне себе стар, чтобы понимать такие вещи и отдавать себе отчет в них.
- Дай только окно открыть, - Царевна поставила собранную сумку на тумбочку, дернула с силой старую деревянную раму на себя и распахнула окно. Конечно, можно, нет-нет да и она сама баловалась дурной привычкой, особенно в моменты сильного стресса. Датчик дыма в кабинете все равно был не такой чувствительный, чтобы уловить пару сигарет с открытым окном, а запах ее совершенно не волновал, главврач держал у себя за спиной под стеклом пару графинов коньяка и все это знали, даже точно знали, когда к нему лучше заходить с лимончиком наперевес, так кто мог запретить ей курить у себя в кабинете поздним вечером. Впрочем, она не стала присоединяться к Яге, только села на край стола рядом с ней и внимательно слушала рассказ. И он ее даже не то, что не радовал, все было еще хуже, на столько, что Несмеяна спрыгнула со стола, сняла пиджак, повесила его обратно на спинку стула и переоделась в халат. Переобуться тоже пришлось. Жаль, что ее кот не сумеет ответить на звонок домашнего телефона, а то она бы сказала ему, что ужин откладывается, возможно до самого утра... Не хотелось, конечно, утром не явится на работу, но всегда можно запереться изнутри в кабинете и немного вздремнуть на старом диване с потрепанной велюровой обивкой, у нее в шкафу и подушка для этого лежит, чай не в первый раз. Ибо ночь будет долгой. И очень сложной. Возможно и не только ночь, но загадывать Царевна не спешила.
- Со слуховыми галлюцинациями и в ступоре к нам попадают день через день, на самом деле, - Неямеяна села на свое рабочее место и подалась вперед, - Ладно, в ступоре пореже, чаще имитируют, чтобы за психов сойти и откосить либо от армии, либо от тюрьмы... Галлюцинации часто тоже имитируют, но с ними попроще, ступор сымитировать куда сложнее, да и их чаще раскалывают после первого же укола витаминами, - Царевна фыркнула, что вполне можно было счесть за усмешку или даже улыбку, этот способ работал великолепно на самом деле, укол полезный, прописать легко, а когда есть подозрение, что ступор фальшивый, то от ощущения, что под кожей разливается раскаленное железо многие начинают неистово орать и бегать по процедурной. А вопрос "Зачем им это нужно было" поднимается уже после того, как они набегаются и осознают, что же натворили. - Да, я помню, что к нам поступали молодые девушки, я как-то... Знаешь, не обратила пристального внимания, диагноз не нуждался в опровержении, их отправили на лечение. Знала б я сразу, что это твои девочки...
Несмеяна внимательно смотрела в расширенные зрачки Яги и только немного хмурила брови. Ей не нужны были все эти "должки", она и сама была должна по гроб жизни многим, кто смог ее вытащить и помог остаться здесь, в том числе и самой Яге. И все эти разговоры про "Помоги, а я не забуду" она не выносила всей душой, уж больно много в них было того, что могло с годами стереться и после таких разговоров не придешь десять лет спустя с проблемой и напоминанием: а помнишь, ты мне там задолжала... Нет, конечно, ты придешь и рухнешь камнем в ноги и будешь клясться чем угодно, лишь бы вымолить нужную помощь.
- Не надо этого всего, - она дернула рукой в сдержанном жесте, - не чужие чай, я в любом случае тебе помогу. Давай так: ты скажи, как какая-нибудь одна из она выглядит, может имя и фамилию, я спущусь, посмотрю в картотеке по новеньким, а потом уже отправимся смотреть, что можно с ней сделать. Лучше выбирай ту, что с галлюцинациями, с ней удобнее работать будет, хотя бы отвечать сможет. И скажи мне честно, Яга, что стряслось? Кому ты дорогу перешла или может кто-то из девочек кому-то не угодил, не, не знаешь? Если пятерых за месяц извели, что ж дальше-то будет. Похоже на месть или целенаправленный мор.
Чем бы ни занималась старая подруга, честно ли зарабатывала на жизнь тяжелым трудом, горбатилась бы на производстве или стачивала бы ногти, что-то постоянно печатая, или держала не легальный бизнес под тяжелыми бархатными шторами - это был ее выбор, ее труд, ее мир, лезть с осуждениями или брезгливостью Несмеяна даже не подумала бы, каждому свое и каждый должен иметь возможность дышать полной грудью, осознавая, что его труд ему самому идет во благо.
- Я же за тебя волнуюсь, у вас бизнес такой... Что, если кто-то решил кислород перекрыть, то так оно и будет, честными способами можно и не выиграть такой бой. Так, с которой начнем?

И можно было бы простодушно спросить у Старой, а не потерпит ли дело до утра? И ответ был бы расплывчатым, словно покрытый туманной завесой, уж это Несмеяна точно знала, тут не нужно было обладать способностями заглядывать в будущее. Яга могла бы проявить воспитанность, могла бы кивнуть, скупо улыбнуться и сказать, что придет утром и действительно явиться с первыми петухами, с силой распахивая дверь кабинета Царевны. А могла и остаться тут стоять, с перекошенной улыбкой взывать к чему-нибудь высшему, делать ставки на процессиональную гордость или на старое знакомство, манипулировать и закручивать гайки, лишь бы добиться помощи для своих "паскуд", как она ласково изволила выразиться, прямо здесь и сейчас. Можно было бы спросить, да, и за Несмеяной не заржавело бы уж точно, но наметанный глаз человека, скупого на эмпатию, не цепляется за совесть, но видит насквозь собеседника и прекрасно знает, чем взгляд того, кому нужно беспокоиться отличается от того взгляда, который действительно волнуется за других. Совершенно другие искры пляшут на дне глаз, совершенно другая мимика перекраивает лицо и затачивает его под настоящие эмоции. Такое почти невозможно скрыть, лишь отчаянные психопаты могут приблизиться к уровню такой маскировки микродвижений...
Можно было бы спросить у Старой, а не против ли она заняться делами утром, но... Яна Сергеевна видела все сама во взгляде Яги, улавливала в нервных движениях, считывала с постукивания пачкой о стол, с затяжек, с рваных фраз. Яга что-то скрывала, ходила вокруг да около, умалчивала, но у всех должны быть свои тайны и каждый должен заниматься своим делом, такова уж их натура, таково их предназначение. Если Яга решила не говорить, кто мог покуситься на ее проституток и чем кому-то не угодил ее бордель - так и пожалуйста, меньше Несмеяна знает - меньше придется врать, случись чего.
- Смотри, главное, чтобы потом ко мне не попала случайно ты, - Царевна флегматично пожала плечами и постучала кончиком ногтя по старой деревянной поверхности рабочего стола, - Да и потом, давай честно, неужто нет других способов заставить их говорить? Тех, кто остался в здравом уме и твердой памяти, но что-то скрывает? Впрочем, - она коротко пожала плечами, - это не мое дело, понимаю. Ваши серые дела лучше в разговорах сейчас не трогать, у стен есть уши, а никому не надо потом лопатами проблемы разгребать. Так что... Будем зайцев по одиночке ловить, - она поднялась вслед за блондинкой и демонстративно закатила глаза, - Бог ты мой, Яга, ну не чужие ж люди, а ты мне сейчас такие вещи рассказываешь. Долги, обещания. Давай попроще, старушка, все эти нерушимые клятвы, обеты и проклятия мне всю жизнь поперек глотки стояли и во что вылились в итоге? В чужой мир, в некормленного кота в "двушке", в белый халат и воющих по коридорам немощных, кои теперь моими подопечными стали, - Несмеяна прикрыла окно, оставляя форточку нараспашку, чтобы запах табака все-таки смог выветрится, а не впиваться своими серыми когтями в обивку мебели и шторы, - а начиналось все с терема и папеньки-царя и перспектива была такая банальная: замуж, детей по лавкам и "долго и счастливо и умерли в один день" лет в сорок максимум. Знаешь, а я ведь была счастлива в той перспективе, - она продолжала негромко бубнить под нос, пока доставала из сумки пропуск, вешала себе на шею, пока закрывала на ключ кабинет и шла по коридору в сторону приемного, - а потом уже случились все эти громкие и пафосные "навсегда", "никогда" и "да будет так", клятвы, обещания, проклятия и прочие высокие слова. Так что, дорогая моя, давай сойдемся на простом и понятном: твои подопечные - мои пациенты, просто я на них обращу чуть больше внимания, чем на остальных и никаких громких слов. Во всех смыслах.
В коридорах действительно стояла относительная тишина, но сам мир лечебницы будто становился тише, когда стационарное отделение начинало отходить ко сну, разного рода нездоровый вой переходил в еле слышное бормотание. Стуки, скрежет, возьня - все это вяло затихало и звучало стеснительно, будто тот, кто начинал шуметь просто не мог сдержаться, но очень сильно морально извинялся перед всеми, кто уже уходил в царство Морфея, самостоятельно ли или под препаратами.
- Яна Сергеевна? - Дежурная медсестра на посту в приемном оторвалась от заполнения журналов и подняла глаза на приближающихся женщин, - Вы сегодня прям задержались.
- Да вот, работа не отпускает, - она пожала плечами и подошла к стойке, - Скажи мне, пожалуйста, Ир, вот что: кто из моих ребят-санитаров сегодня дежурит и где данные по новеньким? - Она бросила быстрый хмурый взгляд на Старую и перевела его обратно на медсестру, словно одновременно и вспоминая важную информацию и всем видом показывая, что это все, в общем-то, не прихоть самой Лыновой, - Кольцова Светлана, молодая девушка, поступила с галлюцинаторным расстройством.
- Кольцова, - повторила медсестра и подтянула к себе пачку журналов, - Кольцова... А, вот, нашла. Кольцова. 12 палата на минус первом. Там из санитаров сегодня Валера с Потапом.
- Я поняла, - протянула Царевна, - поняла. Ладно, спасибо, пойдем мы, пожалуй, навестим Светлану.

- М? - Царевна повернулась на Ягу и резко выдохнула через нос, в ее поведении подобный жест можно было бы смело принять за усмешку, но это если только собеседник был так же давно с ней знаком, как и Яга, - Не самое противное место. Ни запаха мочи, ни мигающих ламп, камеры, опять же, по периметру, сигнализация. Это не царские казематы в с крысами, вшами и трупами в соломе, - она пожала плечами, шагами отсчитывая метры по длинному коридору, чуть слышно наступая мягкой пружинящей подошвой рабочей обуви на отдраенный хлоркой линолеум, - и не избушка в лесу. О, постой, Яга, а может это клаустрофобия? Не думала об этом? Шучу, шучу, - она махнула рукой, понимая, что... Что лучше иной раз промолчать, чем пытаться строить из себя комика и пытаться подколоть кого-то из собеседников. Да дверца шкафа смешнее скрипит, когда двигается, чем шутящий врач с бездонно-выплаканными глазами.
- Ян Сергевна! - Бодрый мужской голос настиг их почти на пороге двенадцатой палаты, - Все в порядке?
- А, Потапушка. В порядке, в порядке, как хорошо, что ты пришел, - она кивнула на Ягу и вцепилась вглядом в светло-голубые глаза рослого мужчины в костюме санитара, - Посмотрите с Валерой, что б нас тут не отвлекали, дело есть к пациентке, мало ли шуметь начнет...
- А... - он на мгновение свел светлые брови к переносице, по всему нему было видно, как он старается соображать чуть быстрее обычного, - Будь сделано, посторожим! Там, это, лампочка в палате мигает иногда, так только утром починят, если что.
- Вот и ладненько, - она мягко коснулась его предплечья пальцами на мгновенье, показывая свое расположение к его согласию, затем на пятках развернулась и зашла в палату, почти шепотом отвечая Яге, - да не переживай ты так, посмотрим, может и сама все расскажет. В любом случае пока не стоит тревожить ей разум. Он и так как улей с плечами - жужжит на все лады и сводит изнутри ее с ума все сильнее и сильнее. Пока присядь или постой, главное - не кури и ничего не делай.
Подхватив планшет с анамнезом и предполагаемым диагнозом, Царевна прошла к койке Светы и присела на край, аккуратно кладя руку на плечо свернувшейся в калачик проститутке.
- Света, - она звала ее негромко, чуть заметно теребя пальцами ткань больничной рубахи, - Светочка... Ты слышишь меня?
Девушка на кровати дернулась и посильнее натянула одеяло, пряча в него нос и ухо.
- Я хочу помочь тебе. Узнать: все ли хорошо? Ужин был вовремя, все понравилось? Не пересолили ничего? А здесь не холодно или может быть еще одно одеяло у ребят попросить? - Она глазами бегала по строчкам в записях, пока ее рука аккуратно поглаживала плечо пациентки. "Сильные императивные галлюцинации. Попытка напасть на персонал, агрессивно реагирует на женщин со светлыми длиными волосами. Категорически отказывается от еды...". Зубы врача скрипнули: час от часу не легче.
- ...
- Что? - Царевна наклонилась ниже, понимая, что шепот пациентки почти не разобрать.
-...Воронье на гнилых болотах. Их в силки заманивают, сулят им драгоценности, а потом обманывают. За яхонты с корундами волчью ягоду выдают...
Несмеяна повернулась в сторону Бабы Яги и поджала губы, всем своим видом стараясь показать, что дело не приятное.
-...лапы потом отрывают, на ветвях дубов развешивают. Перья по ветру раскидывают. Все смердит и ядом сочится, где перья падают, ничего нельзя трогать, ходить там нельзя. Глаза чернеют, губы в кровь истончаются, руки в камень обращаются. А они берут землицу оттуда и кушанье ей посыпают, - девушка повернула голову на Несмеяну и, щуря глаза с размазанным макияжем, выгибая дугой губы и скаля пожелтевшие от курения зубы, процедила, - а потом к илистым тварям на обед дети неразумные приходят. Не сами идут, но глаза их от черноты ничего не видях. А болотце из них жилы вытянет да силки новые расставит...
- Значит, ужинать ты не стала? - Яна внимательно всматривалась в зрачки девушки.
- Он сказал, что здесь все отравленное. Есть нельзя, это не для меня еда. Для нее.
- Кто сказал?
- Он, - девушка дернулась словно в тике, - Он говорил со мной, он сказал, что нельзя тут есть. Что мне не время травить себя этой дрянью.
- А "она" - кто?
- А "она" - это "она".
- Ладно. Это мы потом обсудим. А что он советовал есть? Если хочешь, мы всегда можем сходить за мороженным, например. Спроси у него, что можно кушать? А то так и до питательного раствора дело дойдет, или зонда.
- Зонда... - девушка криво ухмыльнулась, - Вы не понимаете... Воронье на гнилых болотах, воронье, воронью нельзя клевать драгоценности, им нельзя садиться на кочки, уйдите, уйдите отсюда, оставьте нас в покое. Уйдите, он говорит, что от вас гнилью пахнет. Тиной. Водой. Застоявшейся. Воняет...
Несмеяна встала с постели девушки и отошла к Яге.
- Голос велит ей не принимать пищу, рассказывает что-то, нервирует, передает пожелания, ну ты и сама слышала все. Это все довольно прозаично и я бы не стала так сильно волноваться в целом, если бы это не было... Не единичным случаем в твоем доме. Воронье на болотах, черные глаза, веревки из жил детей, воняет гнилью и застоявшейся водой. Дорогая, есть вариант, что даже проникнув в ее разум с помощью силы мы не найдем там ничего больше этого. Никаких особенных воспоминаний, никакого понимания, ведь она не была больной до какого-то времени, это не отход ее от наркотиков, да и шизофрения вряд ли проявилась бы вот так резко и у всех сразу. Можешь назвать это интуицией, но что-то тут такое... - Царевна пощелкала пальцами, - Тут глубже надо копать, а не на свет их вытаскивать.

Она лишь глубоко и тяжело вздохнула.
И ведь могла бы дернуться, сорваться с койки несчастной ополоумевшей девушки, кинуться к старинной подруге, когда та в стену впечататалась, могла бы обеспокоенно заглядывать в древние глаза и бесконечно долго повторять вопрос "Что случилось?". Могла бы, отчего ж нет? Несмеяна не была никогда злой и удовольствие от чужих мук не получала, наоборот - природная эмпатичность толкала вперед, велела утешить, помочь, вытащить болезненое ощущение на яркий свет, дать ему иссохнуть и развеется трухой по ветру. Но сейчас, глядя на то, как Яга жмется к стене щекой, как то и дело сжимает в тисках собственных пальцев свою ногу, Несмеяна могла только вздыхать и наблюдать. Магия Старой ей была неподвластна и недоступна. Да и откуда ж силы и способности у нее могли бы быть к подобному?
Света Кольцова смотрит на Ягу с явной ненавистью в глазах. Не удивительно, вот, при сборе анамнеза даже указали, что девушка ненавидит всех блондинок и агрессивно на них реагирует, порой даже пытается имитировать животное шипение. Если бы не Яга, рычавшая на девушку не своим голосом, явно обращаясь к магической стороне того, что сделали с несчастной проституткой, Лынова бы подтвердила бы необходимость временной изоляции и на утро бы вернулась с прописанным графиком обследования, а в душе бы точно знала, что отныне и до самой смерти девушка или будет кочевать по клиникам и менять одну больничную палату на другую, будет перебирать ногами в мягких казенных тапочках по длинным коридорам и, если лечение пойдет по плану, через какое-то время даже сможет выходить во двор дышать воздухом, но интегрировать в общество ее уже будет нельзя, или же родня заберет ее домой, будет регулярно привозить на тесты и обследования, постепенно девушку научат какому-нибудь прикладному ремеслу и, получив инвалидность, она будет зарабатывать росписью каких-нибудь деревянных подносов на дому, в изоляци, под препаратами, сдерживающими ее расстройство.
Кольцова падает на койку, словно выключенная кукла. Царевна с сожалением окинула ее взглядом, каким-то машинальным жестом поправила разметавшиеся по подушке волосы, прикрыла ее тонким одеялом по плечи и встала с койки.
- Остальных искать будем или и так все понятно? - Царевна подождала, пока Старая выйдет в коридор, вышла следом и заперла за собой дверь. - Если сможешь - напиши мне потом имена остальных пропавших, быть может не со всеми все так плохо, есть шанс вытащить кого-нибудь, хотя бы, - она повела плечом, - или хотя бы не дать им умереть.
Несмеяна прислушалась к собственным ощущениям: как же она пропустила такой мощный порыв? Как она смогла не заметить, что девушка уже давно пересекла черту жизни и смерти, и что уродливое создание, кутавшееся в одеяло и несущее чушь про воронье - ее уже не спасти, от нее уже сыростью пахнет, у нее вкус слез.
Для всех смерть пахнет по своему. Для кого-то - сырой землей, для кого-то - посмертными газами, для кого-то - пластиковыми цветами, для кого-то - болотными каллами и ладаном. Царевне смерть являлась вкусом соли на губах. И надо же было так облажаться...
Яна опустила глаза, слушая Ягу, отмечая движения ее пальцев, все прекрасно понимая, что помочь подруге сигареткой она сейчас точно не сможет, даже те, что лежат на такой вот "всякий случай" остались в кабинете.
- Мавка, - тянет Царевна и складывает на груди руки, словно кутаясь в замок собственных рукавов, словно смиряя себя этим жестом без всяких рубашек. Чтобы голова осталась на месте, когда плечо в нервном тике дергается и рябь мурашек пробегает по предплечьям, - Мавка в сознании девушки. Убиенная мавка. Тобой убиенная когда-то. Вытащенная из... - Царевна сжимает губы и крутит головой, озираясь по сторонам: не место и не время это обсуждать. Нет, эти стены ее не сдадут, они как партизаны на допросе, эти стены - лучшие друзья зама главврача и ее главные соратники во всех начинаниях, но отчего-то душе так нервно, так неспокойно, что хочется сбежать в темноту весенней ночи, хочется укрыться в теплом паре горячего сладкого чая, хочется сделать что-то, чтобы мурашки бегать перестали. - Минутку, - невесомо касаясь локтя Яги и тут же отпуская, Несмеяна отходит в сторону и, мягко ступая по старому линолеуму, быстро доходит до пункта санитаров.
- Янсергевна! - Похожие, как две капли воды, рослые санитары вскочили со своих мест и вытянулись почти по стойке "смирно".
- Вы чего это? - Она зашла в их коморку и прикрыла за собой дверь, - Ох уж мне эти ваши замашки, сядьте уже.
- Ага, - улыбнулись оба молодца и сели на видавший виды диванчик.
Несмеяна дождалась, пока один из мужчин выключит небольшой телевизор и пока обе пары пронзительно голубых глаз не уставятся на нее.
- Беда у нас, мальчики. Помощь ваша нужна будет, утром - так точно, а дальше посмотрим, как выйдет.
Санитары подались вперед.
- Двенадцатая палата, в которой мы только что были, девушке утром вместе с завтраком рыбы сырой принесите. Посмотрите, как отреагирует, станет ли есть ее. Возьмите самую простую, какую найдете, хоть мойву, лишь бы свежая была и сырая. А потом расскажите мне уже, идет?
- Янсергевна, так она ж, что ж, ну... - молодой человек поскреб коротко стриженный затылок, пытаясь подобрать слова, - Ну не прям настоящая сумасшедшая?
- Нет, Валер, не настоящая, - Царевна поднялась, кивнула санитарам и вышла из коморки.

- Обожаю эту смену, ни вопросов, ни возражений, исполнительные, добрые, да класс просто, - она вернулась к Яге и жестом предложила покинуть коридор и выйти, наконец-то из ПНД, - завтра рыбы принесут твоей мавке, посмотрят, что да как, может протянет чуть подольше, чем могла бы. Идем, я уже согласна и на ужин, и на завтрак, и на что угодно. Кроме обсуждений моих "была счастлива", - Царевна улыбалась лишь глазами да вскинутыми бровями, - не хочу тревожить то, что так долго заростало. Иди, я догоню тебя.
Они расстались не на долго. Всего-то и дел было - скинуть халат, скинуть рабочие тапочки, вновь переодеться в пиджак и туфли, закрыть форточку, подхватить ключи от кабинета, да выключить свет. Настенные часы показывали начало первого ночи, да уж, задержались они знатно и ведь это - только начало,  одна несчастная мавка, дважды умершая за свою жизнь, вот-вот умрет и третий раз, утащив за собой случайную жертву. И ведь эта - только первая из тех, кого доставили по больницам. И собрать из всех под одной крышей, в одном коридоре - это будет не простой задачей, но... Вдруг еще не все потеряно?
Разум бился циничной синичкой в клетке и пищал, что потеряно все уже давным давно и что если это магия, а не наркотики, то гуманнее было бы открутить шеи всем вовлеченым. Но все проблемы стоит решать по мере их поступления.
- Поехали, - машет она рукой, - около моего дома есть круглосуточный магазин, я заскочу тогда, надо коту еды купить, а уж чем поужинать - найдем. И знаешь, что? - Яна остановилась у пассажирской двери, сложила руки на крышу машину и посмотрела на Старую, - Я бы выпила. Отвыкла я от таких вот...  К хорошему быстро привыкаешь, к Наполеонам с подушками на голове, и этим, с шапочкой из фольги, ко всяким там Капитанам Америка с покрывалом за спиной. Они - не хтонь из мира, которого больше нет. И все эти сумасшедшие, разыскивающие диссидентов по паркам, их тела не захватывали с помощью магии от которой даже Баба Яга в сторону шахарнулась. Куда уж мне? - Царевна покачала головой, - Ладно... Ты чем закинулась, пока ко мне ехала? Не думай, я не осуждаю ни в коем случае, но хочу знать просто, чем тебя почивать: чаем успокоительным на травках, узварчиком или грузинским полусладким? Потому что на трезвый разум мне страшно не по себе делается от твоих слов. Кто мог вытащить убитую тобой мавку и подкинуть тебе же? Точечная работа, уж не Кощей ли постарался?.. А, и за что ты ее убила-то? Дюже серьезный повод или так, накатило что-то?
Она захлопнула дверь и пристегнула ремень безопасности. Когда между собой выходят бороться существа с такими силами, что мир будет трещать по швам, таким как она остается запастить смелостью и терпением. И верой в лучшее.

- А они, по-твоему, кто? - Наверное, это можно бы принять за усмешку, с натяжкой - но можно. Царевна пожала плечами, - Говорю же: люблю я эту смену. Помнишь пару лет назад я рассказывала, что попали к нам как-то два брата-близнеца? Оба с тревожностью, паническими атаками, дерганные, к стенкам жались, как мышата? Ну вот они. Вылечились и решили остаться работать. А куда им податься? Вместо ларчика нашли себе подсобку, телек туда притащили. Говорю ж: лучшая смена. Ни вопросов, ни возражений, ни раздражений, только, - Несмеяна на секунду замолчала, подбирая верное слово, чтобы и санитаров не обидеть, и мысль свою донести покорректнее, - думают они редко. Им от "а" до "я" надо прям задачу поставить. Замесить и нарубить...
Машина тронулась с места, переживания о несчастной девушке, практически сожранной изнутри возродившейся мавкой, оставались где-то там, на пороге родного заведения. Если переживать о каждом своем пациенте, то можно поселиться рядом с ними довольно быстро, с большим трудом, но Лынова научилась отключаться от тех, кто сидит по отдельным палатам. Смотреть чуть циничнее, думать чуть жестче. Понимать временами, что надо было выбрать что-то другое для жизни в этом мире, ее нутро требовало чего-то светлого и мягкого, чего-то живого, но голова понимала: слишком простой путь это, царевна. Работать в оранжерее или кошачьем приюте может каждая безмозглая малолетка, а вот брать за руку и выводить на свет солнечный заблудший разум... Нет, с таким заданием вчерашняя школьница явно не справится.
- Это не профессионализм, простая наблюдательность, - Царевна закрывает окно со своей стороны и ставить локоть на дверь, - а, кокаин, ну теперь ясно. Можно не спрашивать: бабушка, бабушка, а почему у тебя зрачки размером с лицо? - Яна легонько фыркает, дергает уголком губы и качает головой, - Знаешь, я тут с тобой соглашусь, натуральное - оно как-то и мне ближе. Особенно красное, особенно полусладкое. Но, да, каждому свое. Мне кажется, что без подобного... допинга многим физически сложно переварить все, что с нами было и есть. Мозг плавится начинает и выхода только два: или сразу сходить с ума или закинуться чем-то, авось попустит, - она постучала пальцем по собственному лбу и уставилась на Старую, - раз уж речь зашла, то, давай, карты на стол: почему куриные, а? Почему не ослиные ноги, не сорочьи, не лягушачьи, почему куриные? Потому что мухомор был один раз отварен и шкурку снять забыла?
"Если его тщательно почистить, удалить все пленочки и трижды выварить, а потом обжарить в масле, да с картошечкой - от опят не отличить, а главное - совершенно безопасно". Так однажды ей на полном серьезе поведал пациент. И можно было бы усомниться, посмеяться, рукой махнуть, дескать, чего в дурке с чудика взять, да только вот пациент был увлеченным, а попал с нервным истощением и бессонницей, да еще и зимой - не до грибов было природе, спала она. Не то, что б Царевна планировала рецепты опробовать, скорее из любопытства слушала, а в памяти оно само осело.
Шутки шутками, но ими не заглушить соленый вкус, тянущийся в мыслях с порога ПНД. Как ни старайся закрыть на это глаза, а оно все равно перед веками всплывет, из темноты выползет, напомнит о себе. Девушку уже не вернуть. Сколько не колдуй над ней, но - всё, для нее это это был конец. Тело, если верить Яге, какое-то время еще можно продержать в живом состоянии. Это, конечно, если Старая не ошиблась.
Несмеяне оставалось лишь кивать. Осудить Бабу-Ягу за то, что она убила тех мавок? А сколько убили сами жадные твари, сколько душ они погубили, сколько костей обглодали, утробно урча от удовольствия? А сколько народу сам перетопил Морской Царь? А сколько... А сколько всего в мире происходило тогда, сколько сейчас? Как матери душат душат руками младенцев, внуки с лестницы сталкивают родного деда, а правительство оставляет народ без капли воды и смотрит, как тысячи людей хрипят под палящим солнцем? Нет, нет и не было в мира ни добра, ни справедливости, ни тогда, ни сейчас.
Царевна уже хотела было выдохнуть тихое "Я не осуждаю, не подумай", но голос прилип к тонким губам, воздух застрял легким, свернулись мысли тугим клубком и каждая клеточка тела паникой отозвалась на слова Яги о ведьме. Несмеяна медленно закрыла рот и вытянулась в стунку. Несколько долгих секунд она смотрела в глаза Яги прежде, чем смогла хрипло отозваться:
- Впервые в жизни я надеюсь, что это был Кощей. Или Водяной. Да хоть кто, лишь бы... - Царевна нервно сглотнула и помотала головой, - лишь бы не она.
И не было уже вопросов: а зачем старой карге это нужно было? и откуда она взялась, как выползла в этот мир, кем притворилась, зачем существует. Нет, был только страх, старый, липкий, жирный и тягучий страх, он укутывал мокрой ватой все тело, как паук, оплетающий муху паутиной, он укладывал на землю и присыпал сверху снегом, он не давал шевелиться, он не давал мыслить, он парализовывал.

- Спасибо, что втянула. Иногда мне кажется, что еще чуть-чуть и я покроюсь мхом от скуки, - Царевна вышла из машины, оденула полы пиджака и направилась в сторону магазина, - я быстро.
Получилось и правда быстро: к счастью в столько поздний час у касс не было ни души. Ну если не считать сонного охранника, который строгим взглядом проводил женщину от двери до полки с кошачьим кормом.
- Ну вот сейчас сама у него и спросишь, как он, -  идти не далеко, метров десять до подъезда, а там - по лестнице пара этажей и все, дом, милый дом. Не терем, не царские палаты, но Царевне нравилось. Старый фонд, много зелени, большие окна, потолки высокие. Было что-то спокойное во всем этом, что-то умиротворяющее, что-то, что не давало сорваться в штопор и поддаться унынию. А может она просто себе врала, не замечая, что сама давно больна и тоска эта, выгрызающая суставы и сдирающая кожу с мяса, она всегда здесь, всегда незримой тенью идет по пятам, всегда смотрит внимательно из темного угла, перекатывает пылинки под ногами, цепляясь за каблуки. Может Царевна просто не хотела это видеть, а проклятье - оно было лишь для галочки. И кому пора лечиться, доктор? - Нет, знаешь, он как-то проблем не приносит с этим. Углы не дерет, не метит, я даже не вспоминала о том, что его кастрировать можно. Листья иногда жует, но разве за такое лишают достоинства? Хотя... - она проворачивает ключи в замке, - Этот элитный дворянин вряд ли кому-то из заводчиков приглянется. Хочешь, я просто в гости его к тебе отправлю на недельку? А то вдруг потом скажешь: нужны мне эти ваши котята, как зубы в заднице. Котенька, - она не успела пройти в квартиру, как под ногами раздалось недовольное "Мяу". Кот сидел посреди коридора и с порога обругивал нерадивую хозяйку за свои пустые миски (хотелось бы думать еще, что и за поздний приход и его потрепанные нервы тоже ругал, но - нет, причиной недовольства была только пустая миска), - Тапочки на полке, дверь можешь просто захлопнуть, - женщина скинула туфли, машинально потрепала орущего на все лады кота между ушами и махнула Старой, - проходи в комнату, я штопор с бокалами прихвачу, этому обормоту еды насыплю и догоню тебя.

- Так, на крайний случай у меня еще где-то была настойка, - Царевна поставила на кофейный столик бокалы, вернулась за пакетом с покупками в коридор, наконец, пару раз переступив через кота, все-таки остановилась в комнате иуселась в кресло напротив Яги, - В общем, я так понимаю, девочек скорее всего не вернуть, если они все под одну струю попали... Мавок точно была "пара-тройка" штук? Или их было больше? Может хоть заранее просто понять, с какой стороны к ним подходить, наверняка ж начнут кидаться, как эта...  Скажем так: собрать диф диагноз и понять, чем это все грозит и что мы можем сделать?

Пушистый рыжий кот деловито чавкал в кухне, наконец-то прекратив орать и обругивать хозяйку на свой кошачий манер, Несмеяна даже повернулась на пару секунд, чтобы проверить, что хвост его торчит из-за двери и понять, что он действительно у миски, а не объедает несчастный цветок на подоконнике. О спасении, выручке и прочих разумных штуках, о которых, улыбаясь, говорила Яга, даже думать не приходилось. Животное жило своей ленивой жизнью и не собиралось явно становиться ушами, глазами или чем-либо еще, кроме разносчика шерсти по всем поверхностям, включая любую одежду хозяйки. Возможно именно в этом рыжая зараза и видел свое истинное предназначение, а может просто избалован был до крайности, кто ж разберет этого элитного дворянина, уткнувшегося мордой в миску.
- Ну а сколько тебе по паспорту? - Яна заговорчески пожимает плечами и дергает бровью в ответ на слова Старой, - Столько и живешь, будем смотреть на это проще, согласна? Но я тебя поняла, - она делает небольшой глоток и перехватывает бокал двумя руками. Выпить все залпом не позволяет привычка, чай не компот, да и она не на столько крепка организмом, как Баба Яга, так просто отойти от любой интоксикации не сможет, а сама мысль о последующем похмелье, о гулкой головной боли и дрожащих руках, не говоря уже про опухший внешний вид, ее вгоняет в почти священный ужас. У всех свои способы расслабиться и постараться не думать о том, что так настойчиво крадется в черепную коробку. Кто-то может позволить себе после кокаина заливаться вином, кто-то тянется к шприцу, кто-то - к таблеткам. Осуждать она не будет - не умеет, но пробовать сама не рискует. Быть может это лишь затухающее эхо воспитания, быть может - горький опыт уговаривания бутылки в одиночестве, улитом слезами, когда новый мир лишь открывался для нее, быть может все вместе, да, но результат теперь был встроен в ее сознание, как кирпич в ровную стену, - Мавка мавке рознь, впрочем, как и любое другое существо. Одно упивается своей психопатичностью и идет вершить самые черные дела, лишь бы порадовать себя еще сильнее, другие, учуяв неладное, предпочтут сдать себя на опыты, лишь бы их не выпускали за стены палаты и держали руки связанными. Как и животные... - она сделала еще один глоток и махнула рукой, показывая, что лирика сейчас будет совершенно неуместной, у них тут не просто философская беседа, тут назревает кое-что куда серьезнее, чем могло бы показаться на первый взгляд. Будь девушка в палате просто потерявшей рассудок пациенткой, не пойми они, с кем имеют дело, то в скором времени просто бы обкладывались многочисленными отчетами по смерти пациента, отчитывались бы на бесконечных собраниях, да принимали бы никем не востребованный труп из морга. Картина хоть и печальная, да до ужаса знакомая, такое случалось периодически, но то были не молодые девушки без каких-либо родственников (а были ли они у Светы?..).
- Потому что Кощей был бы знакомой проблемой, - почти под нос бубнит Царевна, кивая в такт словам Яги, и продолжая чуть громче, пока та пьет, - даже если вам нечего делить в Яви, всегда можно списать на старые обиды, месть и прочее. И можно списать на "переклинило старика", - она пальцами изобразила фонарик у виска и пожала плечами, - или на то, что между вами столько всего древнего и черного, что и не вспомнить сразу, за что он хочет поквитаться столько времени спустя. Но, все-таки, он был бы, ну, свой, а не какой-то незнакомый. От него можно хотя бы было бы прикинуть, что будет дальше, понимаю. Своя дорога или не своя - это только твои мысли, кто знает, что могло бы родиться в его голове. Бизнес-то твой вряд  ли был бы ему нужен, а вот, скажем... клиенты? Их связи, их секреты, их деньги и активы, их влияние.
Это только догадки, под ними даже не было никакой базы, и, все-таки, Яна была согласна с Ягой: свой враг, он как своя рубаха - к телу поближе будет, ты уже и так все шовчики знаешь, все прорехи, все пуговки изучила давным-давно...
- Погоди ты заранее фигурки расставлять, мы не знаем, что с остальными девочками, вдруг они не стали мавками? Вдруг их отравили или заколдовали, что б просто, ну... До кучи, а? Завтра их проверю, теперь-то уж я точно знаю, как понять, что они не просто сумасшедшие, - Яна раздраженно дергает носом, словно старается сохранить в памяти запах, что слышен был только ей. Эту вонь гнилых болот она пока еще помнит, не смотря на то, что все вокруг затягивается кислым запахом рислинга. - До луны точно управимся, еще сто раз... Тебе могу предложить пойти со мной к остальным, ну, вдруг случится чудо и они тебя узнают? А?
Чудес не случается. Почти не случается. Царевна точно это знает, испытала на своей шкуре. Вот проклятья могут сыпаться на головы людей, как из рога изобилия, а чудо... Его вымолить еще надо, выпросить, лоб разбить в поклонах пред высшими силами и надеяться, что ты будешь не просто услышан, но понят правильно, иначе, кто знает, что еще за напасть может рухнуть на твои плечи. Чудес не случается обычно, но кто же им запретит хотя бы мысль допустить о том, что его можно вытащить из кармана мироздания и пустить себе во благо? Кто знает, вдруг выйдет достучаться до сознания кого-то из пациентов, что прибыли из борделя Бабы Яги?
- Федор, - уголок губы дергается, перекашивая губы Царевны в подобие улыбки, пока она смотрит на кота, обтирающегося о руку Яги. Всякая живая тварь хозяйку леса приветствует, как свою, даже этот рыжий дворянин, что обычно демонстративно занимал при гостях подоконник, ластится, трется о руку женщины, довольно урча, -  такой же рыжий, как Федька мой был. А ведь раньше только Василису обхаживал, вот пройдоха, а. Ни к кому из здешних не подходит, только к тем, кто из Яви вырвался. Чует что ли? Или просто совпадение?
Яна тяжело вздыхает и тянется вперед, к столику. Подхватывает бутылку, наполняет вновь бокал Яги и подливает себе немного. Ей нужно хотя бы пару секунд на раздумье, как раз те пара секунд, пока вино течет из бутылки. Больше не требуется, она уже все решила, только вслух сказать это... Так непривычно.
- Словно я могу отказаться от этого. Ты же знаешь прекрасно, звучит это все так, что у меня заранее душа ходуном в груди ходит,  - она показательно поежилась, пока кот, почуяв вседозволенность, с грацией пузатого атлета, запрыгнул на коленки Старой и уселся к хозяйке спиной, подставляя шею и уши для почесывания. Ему-то все равно было, что собираются предпринять женщины, в какую пропасть занырнуть, забыв хлебнуть воздуха перед погружением. - Все чаще и чаще я полагаюсь на знания и умения в последние годы, все реже обращаюсь к каким-либо силам, придется тебе помогать мне в начале, вести за руку до определенного момента, боюсь я, что напортачить могу сама, уйти не в ту сторону и тогда, да кто ж знает, что тогда случится, правда?
Кот все мурчал, пока сама Царевна, нахмурившись, рассматривала невидимую точку в углу комнаты. Она прекрасно понимала, что подобные обряды могут пойти не по плану, когда имеешь дело с миром мертвых, о, эти глухие голоса, растекающиеся по каждой клеточке разума, эта рябь в воздухе, что застилает взгляд, мертвые только на первый взгляд безобидны, что им терять, казалось бы? Но они куда коварнее и хитрее живых. Куда агрессивнее, они цепляются за любую соломинку с упорством, что живым существам и не снилось. Прицепятся хуже листа в бане, если не заметить вовремя. Заплетут россказни в такой узел, что во век не распустить потом. Да проще уж в клетку к тигру войти, но...
Но у них осталось три дня. Иначе кто знает, сколько жертв среди невинных будет еще? Иначе как узнать, кто стоит за этим и чем грозит это все живым, оставшимся в Нави?
- Нам нужно будет место, верно? - Она поерзала в кресле. - И защита, если что-то пойдет не так. Уж прости за пессимизм, я стараюсь предугадать все варианты. Опыта у меня не как у тебя все-таки. Как думаешь, что нас там будет ждать? В мире мертвых?..

Потенциальный пузатый защитник мурчащим клубочком лежал на коленках Яги, пока Царевна мысленно пыталась примириться с тем, что покой им только снится. И хотелось бы ей покачать головой и сказать, что чуять-то она все чует, но с такой бы радостью сбежала бы она от этого умения, кто бы знал. Не по своей воле ей это все досталось, не по своему хотению она этим пользуется. Не мил ей был могильный привкус на губах, не по душе ей было опускаться в глубины неживые, но она смирилась с тем, что иногда приходилось бродить по этим кладбищенским поверхностям, удерживать за руку совершенно незнакомых ей людей, разворачивать их разумы и выводить на свет. Нет, не такого бы ей хотелось, ей нравилась и старая ее жизнь, до того, как все сошло с ума, ей нравилась и новая жизнь, работа по вкусу пришлась, давала возможность забыть о сути, заключенной в хрупком теле, забыть и пользоваться только лишь мозгами, знаниями.
Она глубоко вдохнула и покачала полупустой бокал в пальцах:
- Про отвергнутого ты прям в точку, с его-то характером. Или затаится и будет выжидать момент нападения, дабы покарать обидчицу посильнее, что б неповадно было больше никому так поступать, или, - Несмеяна сделала глоток и непринужденно пожала плечами, - или отползет в сторону и будет дуться на бабу до скончания веков, мысленно ей оттуда кулаком грозить, у-ух, я б тебя! Тоже лев, тоже победитель, где-то там, в своем личном мирке, но никогда в жизни больше не посмеет подойти, больно ему стало, гордость задели, а шрамы показывать он не любит, пойдет на другой отрываться, которая отпор дать не сможет. Слишком много нюансов и обстоятельств. Но, мы же сейчас не в дебри любовных неурядиц уходим, верно? А этот, если это он, и других погубил и месть развернул на всю площадь, показательно так, выждав, учуяв момент, когда никто не ждет уже. Его б в палату к нам в подвальчик, в мягкие стены да в рубашечку красивую.
Разговоры, разговоры, они успокаивают, убаюкивают тревогу, снимают напряжение, возвращают уверенность и становится не так страшно идти вперед, засучив рукава. Они нужны им не меньше воздуха, если решение не найдется, так хоть тылы прикроются всевозможными вариантами развития событий. Что их там ждет - не известно, Кощей был лишь самым очевидным вариантом, но эта очевидность может сбить с настоящего следа. Они так упорно могут начать приписывать все зверства и проклятия к его черепушке, что не заметят очевидных и настоящих ответов. Люди склонны многие знаки и символы трактовать только так, как надо им, цепляя их, нанизывая, как на веревочку, один к одному, уверенные в том, что это все ведет их именно к тому, к чему они и готовятся. Как раскинутые старой гадалкой карты: ей даже толковать ничего и не надо, взбудораженный человек, ищущий ответы, сам все скажет и сам во все поверит.
- Верю я, - Царевна пробегает взглядом по темным углам комнаты. Другая участь в Нави ей была уготована изначально, не имела она по рождению отношения ни к богам, ни к чудищам, но судьба раскидала свои тропинки, как водится. И хорошо бы сейчас мурашкам тронуть позвоночник, но страха нет, лишь липкая усталость, сказывался долгий день и насыщенный вечер, - верю я, Яга, и в тебя и тебе, ты ж прекрасно это знаешь. Как знаешь и то, что в любом деле практика нужна, а я не каждый день в такие пучины погружаюсь, уже и не вспомню, когда последний раз такое было на столько глубоко. Но раз сама Баба Яга говорит, что я смогу найти нужную ниточку, что ж! Выхода нет, будем искать, - губы дернулись в ухмылке, - Да, у нас там мало кто чему удивится, в случае чего скажу, что это экспериментальная техника. Знаешь, в чем соль? Вот без всей чертовщины. Соль в том, что на нас даже не обратят внимание, медицинский цинизм во всей красе, там полно никому ненужных и совершенно безнадежных людей.
Она допила вино из бокала и бросила взгляд на часы на стене. Да, время близилось к самому темному часу, хоть за окном и серело, но голова с каждой минутой начинала соображать все туже и туже.
- Если что-то найду и сама дам знать в течении дня, вдруг придется скорректировать действия.
Царевна обняла на прощание Старую и закрыла за ней дверь. Убирать со стола бокалы сил не оставалось, поэтому она просто махнула рукой и выключила в гостиной свет: завтра утром перетаскает все это на кухню, чай вино не испортится за ночь.
- Ну что, защитник, - кивнула она коту, недовольно спрыгнувшему с дивана, - спать идешь?
Флакончик с травками она оставила на прикроватной тумбочке нетронутым, понять, что с ним делать: пить, есть или нюхать - она не поняла, да и алкоголь убаюкивал ни чуть не хуже, а будильник был переставлен на несколько часов вперед, в конце концов выспаться действительно стоило, зав.отделения может себе позволить и опоздать.

- Янсергевна!
Несмеяна удивленно подняла брови, завидев бегущего к ней по коридору санитара. Не к добру это было, парнишки они у нее ответственные, конечно, но бегающий персонал больницы был дурным знаком. Как бегающий генерал в военное время - должен вызывать панику одним своим видом.
- Янсергевна!
- Да тише, тише, Валер, ты чего разорался?
- Мы, это, пациентке той утром рыбы принесли, как вы и велели, ну, у мужиков утром купили, они ее только поймали, ну знаете, у метро там торгуют иногда вот, ну так вот, - он осторожно осмотрелся по сторонам и продолжил, - она в нее вцепилась, три штуки прям с костями и потрохами прожевала, больше не дали. Но улыбалась она довольно. Не. Не довольно. Страшно так, во весь рот, вот так, - он изобразил довольный оскал.
- Плохо дело... - протянула Царевна и, увидев понурый взгляд санитара, погладила его по плечу, - вы - молодцы, Валер. Это я к тому, что с пациенткой дело плохо.
- Ну мы, это, мы пока обход делали, на нас еще две девицы налетели, к рыбе тянулись, шипели, как кошаки. Мы и им дали, они тоже их сырьем съели. Ничего страшного?
Она шумно выдохнула через нос и на мгновение прикрыла глаза. Правы они с Ягой были, правы, к несчастью. Мавка-то не одна пробралась сюда, кто-то знатно на Ягу обозлился. Была б одна бы - еще б можно было бы списать на что-то иное, на случайность, на оплошность какую-то, а тут целых три и все здесь и все - молодые девицы. Оставалось только проверить имена и сравнить их со списком, что прислала Старая.
- Да как сказать... - она подхватила его под локоть и повела в сторону лестницы, - Хорошо, что вы их накормили, плохо, что они это съели.
- Эт как так?
- А эт так вот. Не люди они, Валер, уже не люди... Близко к ним не подходите без надобности, хорошо?
Санитар в подробности вдаваться не стал, не то от стеснения, не то от того, что и этого объяснения ему вполне хватило, только пошкрябал ногтями коротко остриженный затылок, пожал плечами и пошел следом за Царевной.

- Я ей не расскажу ничего, - Яна толкает плечом дверь, пропуская Ягу в палату, - Если встречу, конечно, однажды. Слушай, а может это она постаралась? Ей ты соли не насыпала случайно?..
Царевна удивленно перекинула взгляд с одного санитара на другого, цокнув языком и довольно покачав головой: парнишки при виде Старой притихли, как мышата, стоят чуть дыша, чуют свое-родное, а уж от того, что она имена их родные в воздух выпустила так вообще растаяли. Она-то привыкла их звать теми именами, что в документах у них написаны были, так проще, да и взглядов косых избежать можно.
- Смотри, увяжутся еще за тобой эти обалдуи, как крысы за дудочкой, - она хмыкнула, помогая Яге доставать вещи из большой спортивной сумки, - оставишь меня без санитаров. Кто ж хтонь твою ластать будет?
Она ждала, как внутри начнется подниматься волна трепета, паники, предвкушения, да хоть чего-нибудь, но этого все никак не случалось и не случалось. Царевна сидела на корточках, подобрав полы белого халата, рассматривала утварь, принесенную Ягой и понимала, что вчерашние страхи и паника испарились, как роса на солнце, оставили после себя только глухую боль, от которой выть тянуло, ту боль, которую испытывают, зная, что сейчас предстоит разрушить что-то прекрасное, но такое ненужное. И заглушить бы в себе эту боль, да уж слишком сильно она тянула, жилы узлом завязывала, дышать мешала. А только ничего не поделать было, хотелось или нет, но идти надо было, погружаться с головой в это гнилое болото, тонуть самой, чтобы потом никто больше не провалился и не захлебнулся ненароком.
- Нет, новеньких не поступало... Может ее и не к нам отправили? А может и вовсе просто загуляла девица, - она подняла глаза на Старую, - давай надеяться на лучшее? Три мавки и так слишком много. Три мавки и еще у парочки такие симптомы, что ни в сказке сказать, как говорится. Там потом дел у нас будет еще уйма, знаешь ли люди сами собой с ума не сходят, но этих хотя бы вытащить смогу, даже вполне легально и официально. Посидят для проформы немного на больничном, попьют лекарства, запишем их в медицинское чудо или спишем на стресс на работе. Так, - она поднялась, стащила с себя халат, оставаясь в брюках и рубашке, - я готова. Приступим?

В стародавние времена ей должно было перейти в правление собственное царство, по сути люди должны были принадлежать ей, но сама мысль об этом голову Несмеяны тогда не трогала. Это было... Правильно. Так положено. Так все передавалось по наследству от царя к царю и людям так было нормально. Они могли не думать своей головой, их простая жизнь не обременялась никакими лишними мыслями. Пахари пашут, кузнецы куют, торговцы торгуют, все заняты, все, как бы сказали сейчас, выживают. От первых петухов до первой звезды. А над ними царь-батюшка. Но сейчас мысль о том, что кто-то может всецело ей принадлежать душой заставила Царевну только повести бровями да отрывисто хмыкнуть. Парнишки разошлись по своим постам: один с одной стороны двери, другой - тут рядышком, в палате, но все так же у двери. Она б не удивилась бы, если б близнецы интуитивно стали спина к спине. Они не ей принадлежали, нет, они были верны своему делу, верны больнице, верны приказам, которые им отдавали, а кто отдавал приказы - это их не волновало. По крайней мере ей хотелось думать именно так, "принадлежать" - ей само слово не нравилось, царапало, скребло нутро. Многое в этом мире стало выглядеть чуждым для нее из того, что раньше не проскакивало даже в мыслях, словно сам воздух заставил меняться, заставил наконец-то думать, мыслить, осознавать.
- Не очень оптимистично, может сначала девушек опросить или в милицию заявление подать? - Несмеяна чиркнула зажигалкой и по одной подожгла церковные свечи, - Что ж ее сразу-то хоронить. А тех... Посмотрим. По тем, что сегодня рыбы наелись точно заупокойную заказывать придется, а те, что не ели, я с ними поработаю, обещаю сделать все, что в моих силах. Молодые они еще, не дело им всю жизнь под таблетками в палате сидеть. Может к работе вернутся, а может и дальше куда-то пойдут. Прости, конечно, но не всю же жизнь им в борделе работать, рано или поздно упорхнуть придется из мамкиного гнезда.
Смотреть, как сухоцветы превращаются в порошок долго не пришлось, травки быстро стали пылью, заполнив ступку, а тусклый свет церковных свечей заполнил пространство между женщинами. Царевна ждала дальнейших распоряжений, подобные ритуалы она видела, да, поэтому лишних вопросов не задавала, ни к месту они сейчас, нужный настрой сбить могут, отвлечь. Хотя таких метаморфоз, которые происходили с Ягой, своими глазами видеть не доводилось. Женщина неуловимо менялась, как голографическая картинка, распечатанная на картонке: повернешь одним краем и увидишь молодую блондинку с точеными чертами лица и лисьими глазами, повернешь другим - и вот уже вырисовывается древняя старуха, покрытая морщинами, с белесыми глазами и истонченными седыми прядями. Она покорно протягивает левую руку, правая еще нужна будет. Игла протыкает подушечку больнее, чем могла бы показаться, Несмеяна инстинктивно поджимает губы и на миг прикрывает глаза.
- Окей, никакого спирта, только по старинке, - она прижимает палец к губам, стараясь остановить кровь. Она внимательно слушала наставления и коротко кивала: так далеко в мир мертвых она самостоятельно не заходила еще, не было ни нужды, ни желания. Мир мертвых - это мир мертвых, они по ту сторону, живые - по эту, они должны оставаться там, дороги им сюда нет, противоестественно это, а живые, что ж, рано или поздно все окажутся там и тоже будут хотеть обратно. Царевна глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Страшно не было, было волнительно, на столько, что холодела спина. Встретит ли она там родных? Встретит ли знакомых? Не хотелось, проще было видеть не знакомых, при их виде не заколотится сердце, не дрогнет рука и не помутнеет разум, смертей за время работы врачом она повидала не мало, привязываться к каждому и волноваться за каждого да у нее рассудка бы не хватило. Но свои-родные - это же совсем другое дело, - я очень постараюсь никого из своих не встретить, не хочу я на них смотреть, понимая, что передо мной...
Она глубоко дышала, старалась не шевелиться, лишь раз дернулась, когда за спиной окно с грохотом разбилось. Ничего, это ерунда, потом вставят назад, так, волокита. Чем-нибудь оправдает.
За закрытыми веками всполохи свечей почти не видны. Она старательно не обращает на это внимания, обращаясь взор внутрь себя. Втягивает ароматы сгоревших трав, запах напоминает ей осень, горящие костры опавшей листвы, засохшей ботвы, запах сладкий, терпкий, невыносимый и в тот же миг такой, что им не надышаться. Она слушает магическую песнь колдуньи, не разбирая слов, не вслушиваясь в них, запах чарует ничуть не меньше, чем слова, разлетающиеся по палате. Ей кажется, что она засыпает, задремывает, погружаясь в темноту все сильнее и сильнее, улетает, не остается ни ощущений, ни мыслей, только водоворот звездных всполохов перед глазами. А звезды, как им и положено, лишь холодят пальцы, предрекая росу на траве поутру.
- Холодно, - Несмеяна открывает глаза и сама поражается своему голосу: словно эхо разносит его, перетекают звуки туманом меж травинок под босыми ногами, путаются в подоле длинного платья. Царевна сразу свой наряд узнает, сама расшивала его узорами, как положено, сама клала стежок за стежком, сама не могла ему нарадоваться перед свадьбой, смотрела на себя в тусклое серебро зеркала и улыбалась счастливо. А сейчас подол весь грязью покрылся, порвалась вышивка, оторвались жемчужины местами, повисли на нитях, словно мертвые глаза, расплелись косы и рассыпались по плечам. Не дело девушки простоволосой ходить, да только вот... - Почему я в нем? Это вот такая я настоящая? Не должна я была в этом платье оказаться, видимо, - Она осматривает рукава, теребит выбившуюся ниточку и смотрит внимательно на Ягу. Странно, но в мыслях только этот вопрос. Мир, в который они попали ее не волнует, будто она знает его, будто привычен он ей. Неужто и правда она просто глаза закрывала все это время, скрывалась от того, что ей не чуждо вовсе? - Смородина? - Утоняет она, делая несколько шагов по холодной земле. Яга рядом опирается на старый посох, то теряя, то приобретая свой истинный облик. Страшно задуматься даже, сколько ей на самом деле лет и можно ли их высчитать в принципе, но думать сейчас надо о совсем других вещах.
Щеки щиплет, словно кислоты на них плеснули. Царевна тонкими ледяными пальцами проводит по ним, ощущая под подушечками две разъеденные солью слез дорожки. Она озирается по сторонам, взглядом провожая мертвый лес, отводя глаза от тонких бестелесых рук, пряча взгляд под ногами. Царевна помнит наставления, глазами встречаться ни с кем не хочет, да только и глаз у духов не видно пока. Тяжелый ветер поглаживает их по плечам, будто старой рукой, от него хочется дернуться, скинуть с себя мертвые объятия. Звуков тут почти нет, но они ощущаются, словно вибрации музыки, вселяют в сердце тревогу.
- От чего ты их не упокаиваешь? Тех, кто за деревьями, - тихий голос вновь расползается, разбивается на несколько частей, - Им же так тоскливо, некоторым - больно. Зияет в груди дыра, будто нет там ничего, тянет она их, не дает им успокоиться, - она прижимает руки к собственной груди, всей натурой ощущая, как смотрят на них из-за деревьев тени, как молят их остановиться, как выпрашивают помощи, безмолвно рассказывая свои ощущения. Но нельзя останавливаться, тропинка под ногами вьется, ведет их вперед, каждому тут Царевна помочь не в силах, на каждого ласкового слова не наберешься, каждого за руку до речки не доведешь, да и Старая вряд ли станет этим заниматься, видать, свои какие-то у нее к ним претензии. Она тут правит, она тут решает, она тут ведает. Она проводник, быть может плату ждет? Или покаяние?
Чем дальше тропинка их ведет, тем сильнее воздух густеет, висит в нем незримым туманом смрад гниения, разложения, чистый, без тошнотворности поля брани или больничных палат. Нет в нем ни посмертия, нет в нем ни болезни, только смерть в своем виде первозданном. Вонь, да всполохи алые меж деревьев по горизонту стелятся. Духи из-за деревьев проступают, тем смелее становятся, чем река ближе к ним, и тем больше их, толпятся, смотрят безлико, головы к плечам склоняют, рассматривают путников, меж трав ступают, но на тропинку не выходят.
- Стой, - Несмеяна замирает, придерживая Ягу за локоть. От груди словно ниточки расползаются, будто в узел их завязывают и затягивают вместе с волосами, лежащими по плечам. Она проводит ладонью по ключицам, понимает, что нет там ничего, но тянет, тянет, будто присмотрись и увидишь, куда веревочка ведет. Она тяжело дышит, кривит лицо, растирая кожу, - Стой, стой, так тянет. Слышишь стон? Девичий, она хнычет там, в деревьях, ей страшно, всем сердцем чувствую, она боится этого места, больно ей, будто изнутри все раздирается, - соленая слеза скатилась по щеке, пощипывая кожу, за ней вторая, третья. - Темнота вокруг нее, не хватает ей... Света? Светлана. Чужая она здесь. Яга? - Несмеяна оборачивается на ведьму, - Как нам выманить ее на тропинку? Можем ли мы к ней подойти? Это она, она тут одна такая, этим вот вокруг не страшно, им тоскливо, им пусто, а ей - нет, она не смотрит на нас, она хочет понять, что произошло. Думаю, наша эта девочка, вряд ли дух ее понимает, где оказался.

Знает она  на сколько сложно бывает человеку поверить во что-то. Видеть своими глазами, осязать, получать всевозможные доказательства, а не верить. Не верить до головокружения, до истерики, до припадков, до таблеток, до санитаров. Не верить потому что... Нет, не веры нет, а желания. И Царевна не хочет верить в то, что здесь она именно такая, какой ей было бы суждено стать, не выброси ее из Нави. Она не хочет верить в то, что все бы не закончилось с последним ее вздохом бесконечной тьмой, что выросла бы она тенью средь мертвых деревьев, стала бы частью этого леса, ждала бы свой час или, быть может, даже смотрела бы на всех этих несчастных с укором, шикала бы на них, подобно тому, как Баба Яга это делает. А они, тени эти, они боятся ее,  боятся и не любят, как дворовые коты, что рычат утробно после драки, но прижимают пробитые уши, подтягивают подранный хвост и отступают, убираются под свой забор. Так и мертвые, что стоят тут тихо, пока дух колдуньи их не коснется ненароком, а как коснется, так сразу они вспыхивают, оборачиваются, выглядывают из-за деревьев, всматриваются в Старую, и приблизиться хотят, и бояться, и требуют чего-то своего, злятся, жалуются, обвиняют, но делают шаг назад, стоит только ей зыркнуть на них через плечо, уж поворачиваться она точно ради такого не стала бы.
А ей нравится жизнь ее, нравится уютная квартирка с высокими потолками, нравятся в ней шторки над деревянными подоконниками, нравится запах от воды, что вечно кружит в воздухе. Нравится комфорт того мира, тот самый, который мало кто оценит по настоящему, разве что, быть может, жители глухомани какой-то, где проще печь растопить и воды из речки натаскать, чем провести газ и воду в поселение. А ей нравится все, только вот сердце щемит иногла так, что хоть ложись и помирай. Щемит от тоски, щемит от досады, не верно это все, не правильно, не такого она для себя хотела, не верит она во все это, нет, это просто сон длинный в бреду горячечном. И, хоть сон сладок, да хочется выбраться из него на свет белый, только глаза страшно открывать: что она увидит? Какие стены вокруг? С советскими бумажными обоями? Затянутые тканью заморской, что купцы батюшке привозили? Или нет больше стен никаких? А вместо них ковыль без ветра в воздухе шевелится, да деревья над тобой мертвые глаза открывают? Страшно, страшно и поверить и проверить еще страшнее. Никогда она не была боевой натурой, не горит в груди того огня, что в глазах богатырей отражается. Не было никогда в Царевне норова, никогда против течения идти не стремилась. И сейчас каждый шаг по тропинке делает, а словно через саму себя переступает. Переступает и гордится собой сверхмеры. Страшно, а идет, идет и не показывает Яге своего страха. Быть может только скатывающиеся слезы и выдают ее с головой, а быть может это просто тот самый ее настоящий вид, который она в мыслях своих и держала все это время, не давая никому его ни увидеть, ни притронуться. Ненавистное что-то, соленое, болящее, скребущее до дыр на истенченной душе, сквозь заплатки на сердце прорывающееся, но на столько свое, родное, памятное, что его не выкинуть, ни сжечь, ни утопить. Казалось: отвернись от былого, плюнь, выкинь, забудь, она больше не потревожит тебя, сними с себя этот груз. Но нет, не выходит, как ни старайся, вернется, как не выбрасывай. От себя не убежать.
Но изменить себя можно.
- И долго еще этому миру жить? Где его конец предписанный и кто возродит его из пепла? А главное, Навь вернется? - Вопросов много, лишь бы только их запомнить все, потом, если смогут выбраться отсюда, то она там их задаст, вечером, за чашечкой чая. В спокойной обстановке, не озираясь по сторонам и срывая с себя незримые нити чужих переживаний. Никак этим мертвым не помочь, никак, они уже перешли все черты, все грани и обе это чуют. Ну или почти все, есть еще тонкая веревочка, почти растворившаяся в воздухе, почти исчезнувшая, неосязаемая почти. Слабым светом ведет она к одной единственной, к той, кто еще не умер до конца. Тело живо, заперто в больничной палате, тело изранено изнутри ядом, что нежить в него пустила, исколото рыбьими костями, почти умело в нормальном понимании, но живо еще, как чудо медицинское. Тело - там, а душа - здесь. Если это можно назвать душой, конечно.
Несмеяна только плечом ведет, понимает, что лучше поторопиться им с Ягой, долго тут Света не протянет, если ее не держать насильно, дух ее слабеет, а она готова смириться с тем, что оказалась тут. Царевна длинными острыми ногтями ключицы свои царапает, словно  содрать с себя это все пытается, но только розовые полосы на нежной коже остаются, а ощущение паутины - не проходит.
По рукам мурашки бегут, по спине холод ползет, Царевна только воздух заглатывает ртом, как рыба, сказать ничего не получается. Она растеряно смотрит в белесые глаза Яги, когда так резко отворачивает ее от мертвецов и заставляет смотреть на себя, а взгляд Царевны то и дело норовит от Старой убежать и обернуться, хоть краешком глаза взглянуть...
- Батюшка.
Губы шевелятся против воли. Слезы сильнее катятся из глаз, с подбородка стекают, капают на грудь Царевны. Плечи нервно дергаются, пальцы подрагивают, тело будто сводит судорогой, будто накрывает волной нервного тика, оно не хочет, чтобы разум им управлял, она не хочет подчинятся, оно... Держит его что-то, даже, когда Яга тянет Царевну за руку по тропинке, а ноги не идут, вросли они босыми пятками в мертвую землю, впились корнями в почву.
- Она моя!
Бьет набатом голос за спиной. Яна кривит дрожащие губы, жует их, словно не решается заговорить и только глаза зажмуривает и голову в плечи вжимает от грохота властного голоса. Страшно ей руку Яги отпустить, но пальцы разжимаются сами собой.
- Не уходи... - она прошептала, закусывая дрожащую губу и глядя на Ягу, - Прошу.
Остаться один на один с призраками прошлого оказалось сложнее, чем она могла себе предположить. Хватануть воздух полной грудью, вобрать в себя смрад этого мира, развернуться на пятках и благодарной дочерью рухнуть в объятия отца. Голову прижать к груди царской, отринуть все мысли, отругать себя за неповиновение, отблагодарить его за то, что пришел сюда к ней, позвал ее, принял назад после того, как Навь ее выплюнула. Царевна была готова к этому.
Она скучала. Она правда по ним всем скучала, она любила своих родных больше жизни, а в итоге кроме воспоминаний ничего не осталось.
Она понимала. Понимала, что это все - не правильно, что глушила в себе истинные чувства в угоду правильным. Она не один год это прорабатывала в себе, когда слезы душили до невыносимости. Она говорила часами сама с собой, отрабатывая на себе практики, успокаивая себя, объясняя себе саму себя, выковыривая из воспоминаний те мысли, в которых самой себе было стыдно признаться.
Она понимала свой страх и не могла его преодолеть. Не получалось и плечи сами вели в сторону, разворачивая ее, подчиняя приказному тону Царя.
"Не место ей среди живых".
Несмеяна не раз думала на этот счет. А действительно, почему она? Почему не ее отец? Почему не мать? Почему она оказалась в Яви? Может и правда не место ей было среди живых того мира? Может не стоило идти напереркор своей судьбе так много раз?
А быть может это и была ее судьба? Просто сложная дорожка попалась, а идет она правильно? И проклятье это, и мир другой, это все - правильно и складывается, как задумывалось? А быть может она сама так складывает и нечего на судьбу обижаться, ведь она сама себе хозяйка?
- Я боюсь, - голос от страха хрипеть начинает, слезы кровавые по вышивке на груди растекаются, щеки щиплет, будто железный прут каленый приложили. - Хорошо. Попробую, - она мелко кивает Яге и провожает ее взглядом, хватает воздух полной грудью, заводит колыбельную под нос. Где-то слышала, где-то в Яви, что-то про снег, что-то про медведей,  песен родных не помнит, да и помнить не хочет.
- Несмеяна, дочь моя, - голос за спиной заставляет ее кривить лицо и зажмуриваться, - Идем со мной, идем домой.
Голосок тихий, срывается, слова по кругу ходят, не помнит она куплетов, все в кучу спутывается, в клубок, но дыхание успокаивается, хотя бы вдохнуть получается.
- Доченька. Не место тебе там, вернись к нам с матушкой. Вернись.
- Вернись.
Царевна зубы сжимает. Матушка. Голос как при жизни. Тихий. Нежный. Уставший немного. Сердце сжимается, удары пропускает, ноги подкашиваются, голова кругом идет. Хочется осесть на землю, упереться руками, голову опустить, дать ей отдохнуть, страсть, как тяжела она стала.
- Вернись, Царевна. Вернись домой, заждались мы тебя уже. Не там твое место. Не живой тебе быть суждено. Мертвой.
Песня обрывается на полуслове. Слеза прокатывается по щеке, капает, летит на землю, но следующая за ней уже не спешит. Несмеяна хмурится и робко наклоняет голову к плечу.
- Мертвой? Вам хочется, чтобы я была мертвой? Чтобы я не жила и не радовалась, чтобы я гнила лежала, лишь бы... Лишь бы как вы.
- Вернись к нам, Несмеяна, вернись, доченька, - голоса сливаются в один. Крутят жилы на ее теле, кости выворачивают, больно сопротивляться, тяжело стоять и она осаживается на землю, упирается ладонями в тропинку и тут же уклоняется в сторону, когда почи над само головой ее проносится кость обгнившая с кусками мяса с нее слезающими, - Наша ты, с нами ты и остаться должна. Чужая ты им, не любят нигде чужих, только нам ты и нужна, не слушай их.
- Вернись к нам, - третий голос, молодой, родной такой, любимый, он заставляет ее губу закусить до крови. Петь не выходит, выть хочется, волком диким, волком голодным, кончину свою учуявшем. Все они там, за плечом, собрались. Все они, кто дорог и любим был. Все они, кто рядом с ней был. Все они, от кого сбежала она. Все они, кого бросила она на произвол судьбы. Все они, кто не выжил. В отличии от нее. Все они, кого в душе она похоронила и кого оплакивала так долго и так горько. И вот они пришли напомнить о себе, сети из чар на плечи накидывают, манят назад, зовут, притягивают против ее воли.
- Уйди! - Не вставая с земли, она резко обернулась на них. Голос грубый из груди ее вырывается рыком, раскатывается на метры вокруг, эхом отражается от мертвых деревьев, шевелит травинки, птиц распугивает. Наплевала на все слова, что Ягой были сказаны. Взглянула в глаза мертвые. Взглянула в глаза тех, кого больше жизни своей любила. Трое все в рядок стоят: родители да супруг. Глаза мутные, как у рыбы тухлой. Плоть гнилая пластами свисает, внутренности разбухли и наружу просятся. Челюсти съехали, вместо носов дыры зияют, а голоса словно в ее голове звучат. Стоят втроем, руки протянули,  помочь хотят подняться и она чувствует, как голова кружится, как в ушах звенеть начинает, а ноги мокрой ватой оборачиваются. - Любите меня, говорите, да? - Она почти шепчет, а слышат они ее или нет - плевать, - А разве ж любимым смерти желают? Разве ж не радуются за них? Нет. Вы не любите никого. Вы - мертвы, вы... вы только призраки, что живут у меня в голове. Вы не можете любить меня, никогда не любили. Я не нужна вам. Никогда не была нужна. Ни при жизни, ни при смерти. Плевать вам было на меня. Зачем колдунью ту ко двору пустили, а, батюшка? Не проверили ее? К ребенку подвели. Женихов ко мне зачем подсылали десятками потом, а, матушка? Что б от юродивой избавится, что б показать всем вокруг,  что Царевна-то нормальная, да? Что б внуков побыстрее, что б не стыдно было, - она перевела взгляд, - А тебе бы я бы поверила, любимый, тебе бы поверила. Да только ты - призрак, нет тебя. Не можешь ты любить меня, и я тебя не полюблю никогда больше, разные мы были: дочка царская и мужик безродный. Разные мы остались: я - живая, а ты - нет.
Говорила она тихо, пальцами землю скребла, пока сидела. Призраки на границы у тропинки застыли, смотрели молча, а путы невидимые с тела падали, легче становилось и дышать и думать, страх уходил, жалость уходила, только тоска оставалась, тоска и обида, за то обида, что ложь это все была всегда, а страшно признаться в этом было самой себе.
- Уйдите, - сквозь зубы прошипела она и растянула губы в широкой улыбке, - Молю вас, уйдите, не нужна я вам. Никогда не была нужна и сейчас не буду. Оставьте меня. Отпустите.
Перекошенные сгнившие рты щелкнули в челюстях. Тени сделали шаг назад, позволяя Царевне вдохнуть полной грудью. Она смотрела на них, искренне улыбаясь, мысленно прощаясь и прощая их, понимая, что это ничего не решит сейчас, они не растворятся как туман на заре, но ей от этого легче станет, страх горло отпустит, петлю с шеи снимет, позволит ей встать на ноги. Дело у них с Ягой еще есть, дождаться б колдунью только.