Что есть кошмар, если не предсказание о уготованном будущем? Даже чародейки вроде госпожи Йеннифэр видят плохие сны. Вот и сейчас, проснувшись с тяжёлым вздохом, сидя на кровати, она чувствовала себя разбитой и подавленной. В комнате было душно. Все простыни под её телом сбились. Она медленно закрыла глаза, делая глубокий успокаивающий вдох, но не смотря на попытку, сердце лишь забилось чаще. Горький запах смолы, хвои и сырой земли, проник вслед за Йен в её спальню прямиком из её кошмарного сна. Ей снился лес, тёмный и густой, шагу не ступишь, чтобы под ногой не хрустнула сухая ветка. Голова кружилась и сердце в груди бешено колотилось. Это чувство ей хорошо было знакомо, его же она испытывала, когда загоняла собственную лошадь, пытаясь уйти от преследующих её всадников Дикой Охоты. Страх. Определённо. В шелесте листвы кустарников орешника и волчьей ягоды, дикого боярышника, чьи ягоды напоминают капли крови, слышится предупреждение, шепот, её имя. Не оборачивайся, Йеннифэр, не оборачивайся. Затаив дыхание, она делает шаг вперёд и земля проваливается под ногами, Йен катится вниз по склону, а низкие ветви кустарников хлещут её по лицу. Она падает, а в следующее мгновение уже лежит на спине, широко открыв рот, в попытках что-то сказать, но голос не повинуется. Вокруг всё будто исчезает, и она видит лишь небо, тёмное, затянутое тяжёлыми облаками. – Геральт? – Она едва слышно выдыхает имя ведьмака сквозь приоткрытые губы. Сердце подсказывает, что он где-то совсем рядом. И, как в замедленной съёмке, Йен успевает разглядеть его широкую спину – кажется, он поднимается вверх по склону, сжимая в руке рукоять своего серебряного меча. Лесной дед появился внезапно, вырос будто из-под земли. Его рык, вспугнул птиц из собственных гнезд и те, громко хлопая крыльями, покинули безопасные укрытия в кронах деревьев. Только сейчас Йен смогла оглядеться и понять, что лежит она среди гниющей листвы, мха и костей, кости застучали друг об друга, загремели, самые старые надламываясь под весом чародейки выпустили в воздух облачка пыли. В нос ударил запах подожжённой с помощью знака игни травы и листвы. Йен закашлялась, утирая выступившие в уголках глаз слезы и, наконец-то найдя баланс, выпрямилась.
- Геральт! – Горло саднило от крика. Сердце в груди билось о ребра, как загнанный зверь о прутья собственной клетки, то и дело грозя выскочить из груди. Загребая руками листву и комья сырой земли, она принялась карабкаться вверх по склону, намереваясь помочь ведьмаку одолеть борового.
– Геральт! – Упрямо повторяла чародейка, взбираясь все выше. В груди болело, а в горле першило так сильно, что она едва могла говорить. Запах паленой травы становился все отчетливее. Как только она добралась до вершины холма, то тут же свалилась на четвереньки, пытаясь отдышаться. Из глотки вырвался лишь сиплый хрип. Перед глазами все плыло и кружилось. Он был здесь, еще минутой ранее отчаянно сражался с монстром, широкими взмахами меча срубая, вытягивающиеся в его направлении сучья, а теперь по рукам и ногам его оплетали корни, цеплялись за одежду, тянули к земле, словно хотели его удушить. Ветви оплетали и опутывали его все сильнее, безжалостно сдавливая. В её сне Геральт стиснув зубы, пытался выбраться из пут, но в воздухе чувствовалась обреченность. Они были обречены. Боролись с тем, чего не могли одолеть. Проигрывали схватку, которая не могла быть выиграна. Белый волк тянул к ней свою руку, широко растопырив пальцы, пока гибкий молодой крепкий прут, сдавливал его шею все сильнее. В его голосе звучала боль, он звал ее...
- Геральт... -  всхлипывая, Йеннифэр попыталась было подняться, но ноги дрожали, как у старой клячи, грозясь подломиться. Послышался отчетливый громкий хруст, так обычно ломались чужие кости под давлением. Йеннифэр закричала от отчаяния и боли… и на вдохе проснулась. Йеннифэр потерла глаза подушечками пальцев и только сейчас отметила, что они дрожат. Ясновидение и предсказание будущего – это совсем не ее сфера. Но, ночной кошмар был настолько ярким и запоминающимся, пугающим деталями, что даже она не смогла преодолеть страх, который испытала при виде гибели Геральта.
Йеннифэр выскользнув из-под одеяла, подошла к окну и раздвинула тяжелые шторы. В комнату проник солнечный свет. Некоторое время она просто смотрела перед собой через разноцветную слюду, на улицу. Ей все казалось, что последние слова Геральта, то, как он произнес её имя перед смертью, все ещё звучат в её ушах, словно он шептал ей их в самое ухо, близко склонившись к ней, пока она спала.
Может быть, это было предупреждение?
Она замерла перед мегаскопом. Можно связаться с кем-то из чародеек, с той, кто лучше понимает в онейромантике.
- Корина Тилли вполне могла бы помочь, - бормочет Йен, потирая подушечками пальцев подбородок. Но стоит ли? Стоит ли вмешивать кого-то третьего, если это, скорее всего касается только её и Белого Волка?
В памяти ещё свежи воспоминания её внезапного визита на винодельню, когда она не застала там Геральта, но нашла Лютика и проблем на свою голову.
- Корине, наверняка, потребуется что-то из его личных вещей, - не унимается Венгерберг. – Можно воспользоваться порталом туда и обратно, никто ничего и не заметит, главное не наткнуться на Геральта или Лютика случайно. С последним проблем не оберешься потом, ведь непременно во что-нибудь да втянет опять.
Путь до Корво Бьянко неблизкий. Йен вздыхает, нервно дергая на груди шелковую ленту своей сорочки. Возможно, что она уже опоздала. Тряхнув головой с чёрной копной растрёпанных волос, она вытягивает вперёд руку, призывая портал и неторопливо переступает черту между своими покоями в Венгерберге и винодельней в Корво Бьянко. Прямиком в спальню ведьмака. За дверью слышатся голоса работников, под окнами тоже кто-то материт на чем свет стоит старую козу, что повадилась топтать грядки. Ничего подозрительного. Ладонь касается покрывала, пробирается под него, касаясь простыней, ещё тёплые. Йеннифэр одергивает руку, воровато озираясь, неужели именно сегодня Геральт ещё здесь и не отправился выполнять свой священный долг по уничтожению монстров??
- Возьму перчатки, - она замирает перед сундуком  где обычно Белый Волк хранит свое снаряжение. Наверняка найдётся что-то легкое, скажем из телячьей хорошо обработанной кожи, эльфы создают такие шедевры на раз два, главное заплати необходимую сумму. Чародейка шепчет заклинание, способное отпереть любой замок и приподнимая крышку сундука замирает. Позади неё, под чьим-то весом, скрипит половица, затем от толчка, дверь распахивается.

Веди себя естественно, Йеннифэр, ты ничего не сделала. Пока ничего. Она выпрямляется, выпуская из рук что-то лишь отдалённо похожее на рубаху ведьмака и делает это с таким видом, словно ей пришлось по локоть опустить руки в рыбью требуху. Так увлеклась поисками необходимого, что теперь черт ногу сломит разбирая где здесь доспехи которым необходима чистка, а где вещи, которые совсем недавно были выстираны и, предположительно, даже выглажены.
- Во-первых, Геральт, здравствуй. – Её фиалковые глаза изучают его медленно, бесстыдно наслаждаясь моментом встречи. Её голос мягкий и напевный, таким матери поют колыбельные перед сном, но если вслушаться, то можно заметить едва проступающие нотки знакомой прохлады в каждой брошенной фразе. В этом вся Йеннифэр. - Во-вторых, раз уж я здесь стою, то позволь поинтересоваться: Ты только меня встречаешь в таком виде? – Она выгибает тёмную соболиную бровь, искусно подведенную угольком и делает это с вызовом. От проницательного взгляда её фиалковых глаз не может укрыться совершенно свежий по виду, только-только набирающий цвет лиловый синяк под рёбрами. На бледной ведьмачей коже он выглядел ещё более безобразным, она бы даже сказала чудовищным. Йеннифэр даже успевает упереть руки в бока, прежде чем Геральт позволяет себе сгрести её в медвежьи объятия.– С тобой всегда нужно быть изобретательной, - бормочет она, обвивая его руками за пояс и поднимаясь пальцами по оголенной спине выше и выше. Ей знаком каждый его шрам, при горящих свечах, без которых она не могла уснуть, Йен могла часами в ночи изучать их, каждый по отдельности. И если бы её вдруг попросили описать каждый из них подробно: включая размер и угол изгиба, она бы без труда справилась с этим. - Иначе…- она бросает взгляд на постель, совсем немного повернув голову, прижимаясь виском к ведьмачьей груди, сквозь мягкие завитые локоны слушая медленное сердцебиение. – Велика вероятность найти чей-нибудь волос на твоих подушках. – Йеннифэр припоминает былое, но с меньшей долей раздражения, теперь это уже стало притчей во языцех, чем поводом в очередной раз поссориться, да переломать всю мебель. Она прижимается к нему, под сильными пальцами выгибая спину. Сегодня в её планы не входит ссориться, она вообще здесь не за этим. Йенна медленно опускает руку вдоль ведьмачьего тела, сжимая его узловатые пальцы в своей горячей ладони, закрывант глаза, позволяя себе ненадолго забыться, всё-таки напряжение последних дней сказывается на ней, на её настроении. Стоит ему рассказать о кошмаре, думает она, но внезапно чувствует, что рука Геральта в ответном действии ещё крепче сжимает её длинные пальцы, а сам он придвигается ближе, намереваясь поцеловать её. Йеннифэр не возражает, напротив, она охотно предоставляет ему эту возможность. Запрокинув голову, чародейка открывает ему дорогу к губам и сама отвечает на поцелуй. Поцелуй Геральта нежен и ласков. Она доверчиво льнёт к нему, обвивает руками за широкие плечи, трепеща, тает всё сильнее и сильнее, подобно воску согретому руками. Сердце в груди колотится как сумасшедшее, и она понимает: долго не сможет выдержать этой сладкой пытки. Каждый раз, когда это случается, в её голове возникает одна единственная, но очень чёткая мысль: не стоило ей уходить. Его ладони заскользив вниз от её талии, замирают на ее бедрах.
- Геральт…я, - она отстраняется, мягко упираясь ладонями в грудь ведьмака, заставляя мышцы рельефной ведьмачей груди, напрячься, ловя себя при этом на мысли, что особого её внимания, всегда заслуживали его глаза с вертикальными, как у кошек, зрачками, имевшие цвет густого теплого янтаря с каким-то зловещим отблеском, который ей так нравился.  – Будь добр, накинь что-нибудь, мне трудно сосредоточиться. – Йен хмурится и делает судорожный выдох, затем сосредоточившись на вещах, сваленных в кучу. Быть чародейкой на самом деле здорово, магия делает жизнь значительно проще; раньше ей нравилось то, что быть чародейкой был престижно, окончив Аретузу, она заявила о себе, стала популярной, о ней шептались, ей завидовали, подражали. Возможно, но значительно реже теперь, она даже немного скучает по тем моментам. Временами. Йен шепчет заклинание и ещё мгновение назад грязная рубаха и штаны, становятся чистыми. Выражение лица Геральта выдаёт его с головой, очевидно же, что просьба Йен его забавляет. В свою очередь тихо фыркнув, Йеннифэр чуть щурит глаза, забыв , как мгновение назад готова была отдаться без остатка, только свистни.
- И неплохо было бы подлечить твои синяки, - произносит она после недолгих колебаний, пытаясь вспомнить что-то кроме всепоглощающего желания завладеть Геральтом здесь и сейчас. Опомниться она ему не даёт, как и возразить, порой, возражать Йеннифэр вдвойне опаснее, чем идти войной против всей чародейской ложи. Проскользнув мимо ведьмака, приоткрывая дверь она натыкается взглядом на Фоулти.
- Мне нужны травы из сада, - сообщает она таким тоном, что сразу видно, здесь она власть, и делает это прежде чем с ней успели бы поздороваться или о чем-то спросить. – Ромашка и зверобой подойдут. Ещё необходимо подготовить немного сырого картофеля и листья календулы.
- Что-то ещё, госпожа Йеннифэр? - учтиво интересуется управитель винодельни, поглядывая на гостью через свои круглые очки в толстой оправе, расправив плечи за счёт того, что руки у него все время находились сомкнутыми за спиной.
- Нет, - коротко отвечает ему чародейка, а потом вдруг добавляет: - Благодарю, Фоулти. Этого было более чем достаточно.
- Будет исполнено, - отвечает он, слегка наклоняясь вперёд, да так, что Йен могла хорошенько разглядеть его сверкающую при дневном свете лысину. - Если Вам что-то понадобится ещё, обращайтесь – я буду рад выполнить ваши просьбы. Проводив Варнаву – Базиля взглядом, на вдохе, Йен оборачивается, заслышав позади себя шаги.
- С кем сражался на этот раз? – Интересуется чародейка, стараясь придать своему голосу больше беззаботности, как только Геральт приближается к ней. Несомненно радостно видеть его одетым. Йен помнит о необходимости узнать есть ли среди заказов те, что будут связаны с лесом и лешими и…отговорить Геральта этим заниматься. – Может быть, нам стоит на время уехать из Туссента? – спрашивает Йен, избегая пристального взгляда Геральта. -  Навестим Цири при дворе или Керис на Скеллиге. Насточертело ведь, наверное, ежедневно зачищать гнезда сколопендроморфов? Мы можем заглянуть в Пассифлору, может там очередной турнир по гвинту проходит? К тому же ты давно не навещал Золтона, он наверняка тебе об этом припомнит. Да и неплохо было бы узнать как обстоят дела у Эскеля, жив ли он вообще. Что скажешь?

Прежде чем Геральт  коснулся её, Йен успела прикрыть утомлённые глаза рукой и надавить на них своими изящными пальцами, да так, что по внутренней стороне её век поплыли фиолетовые пятна. Надо взять себя в руки.  Конечно, идея покинуть винодельню, пусть и ненадолго не показалась Геральту привлекательнее чем момент единения с чародейкой, которая некоторое время назад пожелала побыть наедине с собой и своими мыслями, поэтому, собственно и не появлялась здесь, какое–то время. Все это: ее присутствие здесь, разговор, которого не получится избежать – результат того, что Йеннифэр слушала сердце, тогда, когда не стоило этого делать. И все–таки, сейчас она здесь.
На вдохе она опускает руки, позволяя ведьмаку увлечь себя к постели. Он нужен ей сейчас, как никогда прежде. Глупо было бы отрицать, что и она ему тоже. Йеннифэр видит, как в желтых глазах, как и прежде, разгорается пламя желания. Когда Геральт обнимает её и привлекает к себе ближе, чародейка ощущает, насколько сильно он в ней нуждается, ведь в этом её собственная нужда, почти, так же сильна. Чародейка проводит кончиками пальцев по скуле и подбородку ведьмака.
– Меня не должно быть здесь, – шепчет она, даже не пытаясь скрыть ноток печали в своем голосе. Ее руки скользят по его плечам, скрещиваясь позади, за его шеей.
Они не спали вместе уже больше недели. И если кто–то спросит сколько это в часах, она, не задумываясь ответит: сто шестьдесят долгих часов, десять тысяч восемьдесят бесконечных минут. От него пахнет лесом: смолой и дымом, и еще кое–чем терпким. Сколько не скреби по телу мочалкой, а этот аромат уже намертво въелся в его кожу. Боже правый, как же она скучала по этому запаху. Склоняясь все ближе и ближе, она шепчет: – Ты не должен, слышишь, не должен... – голос предательски дрожит, выдавая с потрохами, что она расстроена, – …не должен покидать меня... ты просто обязан остаться. Ты мне нужен, Геральт. – Глаза чародейки из Венгерберга, цвета офирского пурпура, блестят в полутемной комнате. Никому и никогда за долгие сто лет, она не говорила ничего подобного. И кто бы только мог предположить, что у хладнокровной и высокомерной чародейки Йеннифэр, сердце может быть таким пылким. Она отстраняется от него, медленно, только сейчас заметив, что все это время, все это бесконечное время она дышала им, прижималась к нему, словно искала защиты. И, наконец, после стольких лет, нашла.
– Этой ночью, мне снился сон... – Голос ее дрожит. Она в нерешительности замолкает, подбирая слова. Не выходит. Ей кажется, что если она снова повторит все то, что видела ночью в своем кошмаре, то оно станет реальным. Сгорбившись, она прижимается к его груди лбом, на секунды, и кажется, что ее сердце бьется слишком часто, в противовес его  сердцу, которое всегда бьется очень медленно; дыхание становится резким, порывистым, еще немного и она, позволит слезам хлынуть из собственных глаз. Йеннифэр слышит, как Геральт произносит ее имя. Медленно, тихо, почти шепотом. Внутри, под ребрами, ноет сердце. Она больше не может сдержать слезы, и они срываются с ресниц и катятся по щекам, оставляя соленые дорожки.
Йеннифэр медленно выпрямляется, слегка поерзав на коленях у Геральта, её глаза сияют ярче звёзд из–за пелены застилающих их слез. Сморгнув их и позволив им скатиться по щекам к выразительному подбородку, она хрипло шепчет:
–  Я не могу потерять тебя снова, Геральт. – Её голос был полон решимости. – Мне кажется, я больше ни за что не переживу этого снова. – Её губы сжимаются в тонкую жёсткую линию, что–то в ее взгляде меняется, то, как она смотрит на ведьмака, позволяет понять, что у нее уже есть план, как избежать того, что может случиться. Она тянет руку, касаясь кончиками пальцев бледной щеки ведьмака, а потом медленно убирает волосы с его лба. – Ты всегда будешь моим спасением от одиночества, ты понимаешь? –Йеннифэр снова прижимается к нему, обхватив руками его шею, чтобы он мог почувствовать, как сильно она дрожит всем телом от волнения.
– Очень давно, мы оба сделали свой выбор. Так что давай просто последуем за этим выбором. Давай будем вместе до самого конца. – Её последние звучат с твёрдой уверенностью человека, знающего, что сказанное – правда. Медальон, который ведьмак носит всегда при себе, мелко дрожит на его груди. Чародейка чувствует, как магия, скрытая в глубинах её тела, поднимается подобно штормовой волне, идущей к берегу.
– Всё будет хорошо. Обещаю тебе. – Не отпуская руки Геральта, она ещё раз шепотом произносит эту фразу ему на ухо и, слегка отстранив лицо, заглядывает в его глаза. – Я обещаю. – Её тонкие, холодные пальцы зарываются в его волосы. Её обсидиановая звезда на шее, мерцает от избытка призванной магии. Он не вспомнит ничего кроме гиацинтово–фиолетовых глаз, смотрящих глубоко внутрь него. Он не вспомнит ничего, кроме этих глаз.
Их сердца бьются в унисон, и в их власти сейчас сделать этот момент самым счастливым, наполненным любовью. Они смотрят друг другу в глаза, не отрываясь, чувствуя присутствие друг друга кончиками пальцев, губами, дыханием. На её чувственных губах играет лёгкая, но отчего–то печальная улыбка, так она улыбалась Геральту всего дважды и оба раза после они прощались друг с другом. И в моменте, когда с кончиков ее пальцев вот–вот должна сорваться магия, она сдавливает ту в кулаке, снова отстраняясь.
– Нет, не могу. – качает головой, отстраняясь от Геральта. Его пальцы все ещё лежат на ее талии, она чувствует их тепло даже через плотную ткань своего наряда. Чародейка чувствует, как он напрягается всем телом. Тогда в Ринде, к северу от Вызимы, в их первую встречу ей было проще, она не любила его так, как сейчас и все, что она тогда делала было лишь холодным эгоистичным расчетом, чтобы заполучить желаемое. Тогда ей было все равно, кто он, чем живет и какие цели ставит перед собой, тогда она и подумать не смела, что её чувства могут стать взаимными. Именно это сейчас и является главной причиной почему Йен так и не использует магию, не берет сознание Геральта под свой контроль, как тогда, в самом начале их истории.
В этот раз она не сможет этого сделать. Она просто не имеет права на это.
Геральт достаточно умен, чтобы сделать выводы из того, что видит, слышит и чувствует. Он в упор смотрит на чародейку, смотрит так серьезно, что Йен невольно начинает краснеть от осознания того, что только что сказала ему, что собиралась сделать.
Ее пальцы в его волосах горячие и немного влажные, она оттягивает их слегка назад, зажимая седые волосы, меж них, и он запрокидывает голову, чтобы насладиться этим прикосновениями. От его хриплого голоса, по телу бегут мурашки. – Мы придумаем другой план, – выдыхает она и, высвободив одну руку, опускает ее к бледному ведьмачьему лицу. Когда его губы касаются ее шеи, Йеннифэр вздрогнув, прикусывает губу, чтобы не застонать. Она наклоняет голову совсем немного влево, его губы почти касаются ее уха, и его шепот проникает в каждое ее нервное волокно. Их лица разделяют несколько сантиметров. Поцелуй получается долгим и жарким. Они оба на грани. Как и всегда. Запустив пальцы в его длинные волосы, она с жадностью впивается в его губы. Геральт крепко держит её за талию, не позволяя вырваться. Не разрывая поцелуя, чародейские пальцы поддевают за края рубаху из холщи, тянет ту вверх. Стаскивая ткань с широких плеч ведьмака, Йеннифэр скользит ладонью вниз по его груди, по плоскому животу, задевая старые шрамы и останавливается лишь, когда добирается до пояса штанов. А потом ещё ниже. — Чёрт тебя побери... Геральт, — хрипло выдыхает она, упираясь ладонями в его грудь и заставляя откинуться на жесткий матрас. Желание в ее флоксовых глазах жжёт изнутри, горит огнём. Ее руки исследуют каждую мышцу, каждый сантиметр его тела.
За дверью спальни слышатся голоса, сначала приглушенно, затем все ближе и в конце концов, распахнувшись дверь, ударяется о стену, а на пороге возникает бард в бессменной шапочке сливового цвета, крашенной серебряной пряжкой и длинным, нервно покачивающимся пером цапли. Крепкий ремень перекинут через шею и плечо, удерживает на его груди лютню, струны которой он перебирает тонкими пальцами правой руки, а в левой он удерживает наполовину выпитый кувшин с вином.
– Геральт! Я вернулся! – восклицает он и голос его взволновано дрожит. Кажется, что сперва он и не замечает чародейку, оседлавшую ведьмака. – Мы с тобой теперь станем неразлучны, ведьмак! Великодушная Анариетта меня помиловала! Это нужно отпраздновать! – Он раскачивает кувшином с вином в воздухе, расплескивая то.
И тут он замечает чародейку.
Именно в тот момент, когда Йен, упираясь руками в матрас по обе стороны от Геральта, склонившись над ним, шепчет ему в губы:
– Я обращу его в жабу, насчет три…– она медленно выпрямляется, все еще не разворачиваясь к вошедшему в комнату Лютику лицом.

– Нет, – перебила ведьмака Йен, стоило ему только попытаться отвлечь ее вновь. Хотя если признаться, идея с комодом ей понравилась и хватило бы одного взмаха ее руки, чтобы тот сдвинулся, подпирая дверь, им бы даже не пришлось выпускать друг друга из объятий. – Момент уже упущен. — Ее фиалкового цвета глаза некоторое время изучали хмурое лицо Геральта. Она мысленно посчитала до десяти, прежде чем выдвинуть новые условия своего прибывания в Корво Бьянко. — Но в дальнейшем я обещаю быть более сговорчива, если Лютик вновь не объявится на пороге твоей комнаты пьяным и весьма собой довольным. — После этого она прикоснулась губами к щеке ведьмака, а затем ее губы нашли его приоткрытый рот. Они целовались несколько минут, пока снизу не раздался веселый смех, прерываемый игрой на лютне и голосом Лютика, затянувшего свою самую знаменитую на Континенте балладу. Йен отстранилась от Геральта, хотя в движениях ее легко читалось, что делать она этого не хочет. Эти минуты наедине были для нее настоящим счастьем, о котором она предпочитала не говорить вслух даже после того, как они отменили то самое последнее желание, которое связало ее когда-то с ведьмаком.
– Я люблю тебя, – тихо сказала она. – Люблю тебя. Геральт.
Шум внизу становился все более отчетливым. Делать вид, что наверху ничего не слышно и все в порядке, было все сложнее. Йеннифер еще раз поцеловала ведьмака и решительно выскользнула из его объятий.
– Я не то, чтобы предвижу будущее, – произнесла Йен, останавливаясь перед зеркалом, и отгородившись от большей части спальни, наколдованной наспех ширмой, за которой, очевидно, тоже применив магию, меняла себе наряд. – Но мне кажется, что, если ты не вмешаешься сейчас, завтра, досточтимая княгиня Анариетта будет требовать для себя не только голову юбочника Лютика, но и твою, Геральт.
Ширма, отделяющая их друг от друга, исчезла так же внезапно, как и появилась в комнате, оставляя после себя в воздухе частички магии, кружащиеся подобно снежинкам в воздухе и медленно оседая на пол, исчезающие безвозвратно. Йеннифэр смотрела на ведьмака через отражение в зеркале, перед которым прихорашивалась. Ее любимое сочетание черного и белого цветов в одежде эффектно подчеркивало фигуру, высокую грудь и тонкую талию.
– Идем, Геральт. Надо что-то делать, пока Лютик не разнес на радостях весь дом.
Взгляд ее пронзительных фиалковых глаз уже был устремлен в коридор, когда дверь отворилась перед ней, еще до того, как она коснулась пальцами дверной ручки.

Обычно, стоило только Йеннифэр появится в помещении, разговоры становились тише, а взгляды присутствующих направлены в основном на нее. Она же, в свою очередь, всегда с достоинством принимала эти почести, как и подобает могущественной чародейке. Но сегодня все было иначе. Ее появление едва привлекло чье-то внимание. Веселящиеся раскрасневшиеся от вина, флирта друг с другом и танцев незваные гости, были слишком заняты тем, чтобы чествовать Лютика, бренчащего на своей лютне похабную песенку про заколдованную в козу принцессу, которую спасал, разумеется, ведьмак чье лицо было обезображено шрамом. Меж делом трубадур успевал вовсю флиртовать с девицами его окружившими, которые не сводили с него восторженных глаз.
– Как Эскель отреагирует, когда узнает, что новую балладу Лютик сочинил о нем? – Поинтересовалась Йен, когда Геральт замер в шаге от нее, на ступеньку выше, отчего при повороте головы в его направлении, чародейка первым делом видела его волчий медальон, покоящийся на его широкой груди. В моменте, она очень пожалела о том, что увела Геральта из спальни и не дала себя уговорить остаться, отгородившись от всего остального мира комодом, придвинутом к двери. Краем уха, в мочку которого была вдета сережка с рубиновым, похожим на капельку крови, камешком, Йен отчетливо слышала строчку про то, как господин ведьмак из баллады барда, выбирал куда именно ему стоит поцеловать козу, чтобы расколдовать принцессу. В последний раз ударив пальцами по струнам Лютик наконец-то заметил присоединившихся к их внезапному празднику ведьмака и чародейку
– А! – радостно воскликнул бард, прижимая к себе лютню, точно стан распутной девицы. – Это же наш знаменитый, благодаря моим…– он икнул и пошатнулся, но умудрился устоять на ногах, как и подобало профессионалу его уровня, – … балладам, ведьмак! – Его взгляд уже с трудом фокусировался на стоящих на лестнице Геральте и Йеннифэр, но Лютик не желал так просто сдаваться. – И... прекрасная чародейка! – Он снова икнул, на этот раз не так удачно, и зашелся в приступе кашля. Всего лишь на мгновение Лютик смутился этому, однако, откашлявшись, тут же снова гордо выпятил грудь.
– Как жаль, что со мной сегодня нет непревзойдённой Цираночки, которая могла бы помочь мне исполнить одну великолепную балладу…
– Лютик! – Йеннифер поморщилась, наблюдая за тем, как пьяный поэт пытается удержать равновесие, попутно рекламируя себя собравшейся толпе таких же пьяных, как и он сам, гостей. Казалось, что оклика чародейского он по началу и не заметил даже, но спустя минуту, растолкав перед собой своих фанатов, бард подошел к чародейке и остановился перед ней, слегка покачиваясь.
– Ты уже рассказала ему о нас? – поинтересовался Лютик заплетающимся языком, глядя на чародейку, медленно водя пальцам от себя к стоящей напротив него Йен и обратно. Это могло бы выглядеть забавным и вызвать смех, но не в случае с Венгерберг. Йеннифэр в ответ смерила барда гневным взглядом, поджимая и без того свои тонкие губы.
– Заткнись, Лютик, или я... – Йен осеклась, ловя на себе испытующие взгляды всех присутствующих, в том числе и Геральта, на груди которого снова дрожал медальон. Он смотрел на нее как-то странно, иначе, будто оценивал, взвешивал на весах. И это было не то чувство, что обычно заставляло сердце Йен биться громче и чаще при взгляде на любимого, нет, это был взгляд стороннего наблюдателя, который еще и делает свои выводы по услышанному. Тонкими изящными пальцами чародейка вцепилась в перила лестницы, на ступенях которой стояла, хотя желала все этими же пальцами вцепиться в горло трубадура.
– Не слушай его, Геральт – как можно спокойнее и хладнокровнее произнесла Йен, но тут же осеклась, поняв, что это звучит по меньшей мере глупо, потому что никаких «нас» о которых вел свои пьяные разговоры Лютик, не было.
– Да, Геральт, – пьяно хмыкнул бард, снова проведя пальцами по струнам своей лютни, – не слушай меня, я ведь...
Резкий взмах руки чародейки заставил всех разом вдохнуть и замереть. Фиалковые глаза чародейки из Венгерберга излучали холодную ярость, направленную на Лютика, который царапал пальцами собственное горло, будто на то была накинута удавка.
–  Умерь свое богатое воображение, Лютик, – зашипела Йеннифэр, и головокружительный аромат сирени и крыжовника, шлейфом тянущийся за ней, стал более отчетливым, окутывающим ее с ног до головы. – Или мне придется это сделать за тебя.

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (23.06.22 10:19:23)

Глаза Йеннифэр сузились в ядовитые сиреневые щелочки. Боковая калитка, отделяющая двор от сада и ручья за ним, жалобно заскрипела, снесенная порывом ветра. Хаос, подчинённый чародейкой, делал ее кровь гуще, сгущая ее. Взгляд Йеннефер становился все холоднее и презрительнее.
– Нет не хочешь. – Возразила ведьмаку чародейка, вперив свой испепеляющий на месте взгляд в менестреля, издающего невнятные звуки: в горле у того что-то, булькало, как в закипающем котле, и скрипело, но до ушей, срываясь с искривленных губ, доходило только сдавленным хрипом, болтающегося в петле висельника. И лишь только, когда лицо Лютика стало медленно из пунцового цвета приобретать лиловый оттенок, чародейка отозвала заклятие, рассеивая то. Произошло это примерно в тоже самое время, когда ведьмак обратился к ней по имени, но в его голосе послышались предостерегающие нотки, когда он произнес «Йен».
Лютик прокашлялся, пытаясь восстановить порядок слов.
– Ух-х-хы… ладно… – Он согнулся пополам, откашливаясь, – Эх-хэ-ээ-хы…Я сам… виноват. Мой… мой желудок. – Его рука металась от горла к животу и обратно, словно он не мог определиться с тем, где болит сильнее. – Я… я не хотел…
– Выпьем, добрая госпожа, – рядом с чародейкой вдруг, подметая дощатый настил собственной юбкой, скрывающей даже пятки, нарисовалась одна из работниц винодельни, раскрасневшаяся от танцев и хмеля, ударившего в голову. Йен тряхнула головой, и ее черные завивающиеся кудри, забавно запрыгали по бокам от острых скул. Что-то во взгляде крестьянской бабы заставило ее миг передумать и вот она, совершенно не чувствуя вкуса, одним глотком осушила наполненный почти до самых краев фужер на короткой толстой ножке. Кончик розового языка скользнул к левому уголку губы, увлажняя тот, гордо вскинув голову, Йен позволила своей непослушной копне иссиня-черных кудрей чарующим водопадом рассыпаться по покатым плечам. Скромно притушив сердитый огонек в редкостно-фиолетовых очах, она, медленно и соблазнительно покачивая бедрами, преодолела ступень за ступенью, попутно уворачиваясь от парочки настойчивых и почти голых дам, чьи полные, сжатые корсетами груди, едва ли не вываливались от переполняющих их чувств, наружу. Так и до оргии во дворе винодельни недалеко.
Лютик, едва заприметив её, нервно дернулся в сторону, шумно сглатывая то вино, что успел отпить из собственного бокала и одновременно с этим проверяя, на месте ли его язык.
– Геральт… – ожидаемо поспешил он обратить на себя и приближающуюся к нему Венгерберг, внимание своего лучшего друга.
– Мы с тобой, Лютик, еще не закончили, – Йеннифэр с ленивой ухмылкой окинула взглядом притихшего менестреля, делая эффектную паузу и позволяя ему вволю налюбоваться эффектным выражением её фиалковых глаз и соболиных, искусно подведённых угольком, бровей. Глаза её были подчёркнуто бесстрастны. Да, именно так, бесстрастны. – Когда ты протрезвеешь… – переходя на медленный, полный загадочности шёпот, – Мы вернемся к этому раз…
– Ха! – Совершенно внезапно и непонятно чему обрадовался Лютик, да так жизнерадостно и громко, что его услышали все собравшиеся. И могло ли быть иначе, когда сей бард не видел жизни своей без обожающей его публики? – А кто, позвольте узнать, – обводя нетрезвым взглядом гостей, приглашенных на двор винодельни, воскликнул он, –…сказал вам, что вы меня увидите трезвым теперь?
Если бы Йен была чуть проще и имела привычку выказывать свои эмоции так же легко и щедро, как светскую любезность раздавал направо и налево пьяный менестрель, она бы не задумываясь отвесила этому балаболу затрещину или отхлестала его по щекам, призывая одуматься, пока не стало слишком поздно, а так, лишь смерила взглядом полным презрения пьянчугу, что поспешил, веселя толпу, отвесить кому-то из хохочущих над его «удачной» шуткой дам, поклон, чтобы спешно затем выпрямиться и тряхнув головой тщетно пытаться пригладить копну спутавшихся волос. Когда-нибудь его кривляния выйдут ему боком, а язык, замариновав и выдав за свиной или бычий, подадут под устричным соусом, богачу, желающему свести с Лютиком личные счеты.
Въехавшего на двор и не торопящегося спешится рыцаря в полном облачении, гуляки заметили не сразу. Гремя шпорами, он дернул поводья, заставляя лошадь под собой притормозить в паре метров от выставленных на дворе столов, уставленных едой и вином, он[рыцарь], озадаченно и растерянно похлопав глазами попытался сообразить, кто из присутствующих мог бы быть хозяином винодельни.
– Мне нужен, – откашлявшись, сообщил он, поправляя забрало, норовившее съехать со лба на глаза, – Геральт из Ривии, знаете такого? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Ему письмо от княгини.
Попытавшегося выступить вперед Лютика, одернула Йеннифэр.
– Не позорься, – сердито зашипела она, нашептав следом заклинание, которое не особо-то согласного Лютика повело к столу и усадило среди прочих гуляк. Затем, чародейка, поглаживая пальцами обсидиановую звезду на бархотке, сдавливающей шею, сама шагнула поближе к рыцарю, взглядом и чуть вздернутой бровью, призывая того спешиться, чтобы ей не приходилось смотреть на него снизу вверх.
– Что княгине нужно на этот раз? – Сдержанно улыбаясь, поинтересовалась чародейка, но этого оказалось недостаточно, чтобы расположить незваного гостя к себе.
– Не велено говорить ни с кем кроме ведьмака Геральта. Письмо сказано отдать лично в руки. – Йен даже подивилась такому упорству, хоть в глубине души понимала, что оно возникло никак не на пустом месте. Здесь все, безудержно, всецело любили свою княгиню и восхваляли её и желали ей только самого лучшего, а значит и приказы исполняли со всем усердием. Недовольно поджимая губы, Венгерберг прищурилась.
«Судя по всему, речь опять пойдёт о заказе, который по плечу только ведьмаку», – подумала про себя колдунья, видя напряжённую позу и стойкое нежелание уступать её очарованию. Всего мгновение она колебалась, прежде чем отступить, скосив взгляд на наблюдающего за ними ведьмака.
– Вежливости, у твоих знакомых, Геральт, – негромко, но достаточно четко произнесла Йен, пропуская рыцаря вперед, – и на чайную ложку не наберется, – чуть помедлив добавила она, усаживаясь на край стола и закидывая ногу на ногу.

Йен потягивала вино из поднесённого ей бокала, поглядывая поверх того на Геральта с письмом в руке. Как интересно. Даже седые брови слегка приподнялись, пока он изучал послание. Она дважды стукнула ноготком по деревянному столу, создав из веточки укропа, к которой прикоснулась, пустельгу. Все вокруг были настолько пьяны, что никто и не заметил. Птица в два прыжка на тонких птичьих лапках, спрыгнула со стола, юркнула в куст шиповника, а уже оттуда взметнулась вверх, сделав пару кругов над головами, собравшихся во дворе. За какие-то пару секунд она приземлились на яблоневую ветку, над ведьмачьей головой, всматриваясь в лист, что Геральт держал в руках. Йен прикрыла глаза, чтобы никто не понял, что она колдует, чтобы никто не понял, что она смотрит письмо, адресованное ведьмаку глазами пустельги. Интересно. Это подчерк самой княгини? Ровный, изящный, округлый, с завитушками. Никаких помарок.
– Личная аудиенция? – Йен опрокинула в себя остатки вина, а затем довольно резко вскочила с места, качнув бедрами так, что заставила смущенно прокашляться рядом стоящих визитеров, доставивших послание от княгини Анариетты.
Нет уж, нет. Никаких личных аудиенций с княгинями, чтобы потом выяснилось, что Геральту опять нужно будет все княжество спасать. Нахмурив брови, она кинула в сторону притихшего и кажется начавшего засыпать прямо за общим столом барда, презрительный взгляд. – Я слышу в твоём голосе нотки ревности? – Ей любопытно c чего вдруг, но не слишком, больше интересно откуда такая спешка, в которой Геральт покидает двор винодельни. Холодный сиреневый взгляд цепляется за седой, покачивающийся в такт шагам хвостик, за широкие плечи, да тощий ведьмачий зад.
– Я не договорила, Геральт. – Несколько долгих секунд она смотрит вслед ведьмаку, а потом топнув ногой, под гул чужих голосов, идёт в дом, минуя притихшего Фоулти. – Вторую лошадь тоже седлай.
– По-твоему так выглядят «нормальные» отношения? – Дверь перед чародейкой распахивается с грохотом врезаясь в стену. Она, упирая руки в бока, замирает на пороге, бешено сверкая фиалковыми глазами. – Срываться по первому свисту княгини, абсолютно не учитывая мои желания, не реагирую на мои просьбы?
Дверь за вошедшей Йен хлопает так громко, что с потолка осыпается скопившаяся в углах пыль и сорванная сквозняком паутина. Цветная слюда в массивных рамах, тревожно звенит, предостерегая. Воздух вокруг сгущается, словно перед грозой.
– Не смей поворачиваться ко мне спиной, Геральт. – Сопровождаемая взмахом руки чародейки, книга, что лежит на столе, шелестя листами и теряя те в полете, врезается в широкую спину ведьмака. Венгерберг – мастер бесконтактного боя. Не стоит её злить, особенно когда на стенах развешано реликвийное оружие. – Смотри мне в глаза. И отвечай на вопрос: что между тобой и княгиней? Скажешь 'ничего' и…пророком Лебедой клянусь, я тебя … – нижняя губа чародейки Йеннифэр подрагивает, но договорить она не решается. Сколько ещё рыжих волос ей придётся обнаружить на подушках в его постели? Трисс. Шани. И теперь ещё Анариетта? Проклятье.
Чародейка выдыхает сквозь зубы.
– Один не поедешь. – Точка. Обсуждать тут нечего. Либо берет ее с собой, либо она его сейчас, как спящую королевну, через укол веретеном в спячку на пару десятков лет отправит. Вот и сюжет для новой лютиковой баллады. Можно, конечно, попробовать начать с ней спорить или действуя мягче отговорить, но по поджатым губам и суженым зрачкам яснее некуда – бесполезно, Йен уже все решила за них двоих.
– Вот и посмотрим, что за 'личная аудиенция' с княгиней и что ты, Геральт, скрываешь.

***

Лицо Геральта суровое, угрюмое и бледное. Кожа, выдубленная ветрами и солнцем. Губы плотно сжаты. Он хмурится, под надбровными дугами, тяжело нависающими вперёд, прячутся жёлтые, как у дикого кота глаза. Йен поглядывает в его сторону из-под густых ресниц, время от времени, придерживает поводья, если лошадь под ней пытается ускорить шаг и пойти быстрее Плотвы. Свежий ветер треплет листву на деревьях, разнося по округе запах глицинии и жимолости, сладковатый аромат маттиолы и луговых трав. Напряжение внутри завязывается узлом и понемногу выводит из себя.
– Наказываешь меня молчанием, Геральт? Серьёзно? – Это первая и единственная попытка Йеннифэр, переступив через собственную гордость, заговорить с ним до того, как они прибудут в Боклер.
Лошади медленно, труся по дороге, начинают подъем по пригорку к фруктовой роще. Когда они въезжают на более узкую тропу, так что лоснящиеся бока их лошадей вынуждены соприкасаться, за деревьями, не больше чем в ста шагах от ведьмака и чародейки, слышится женский визг. Йен резко приподнимается в стременах, натягивая ослабленные поводья.
– Что это было, Геральт? – напряжённый взгляд фиалковых глаз мечется по суровому ведьмачьему лицу. Долго ждать не приходится. Женская фигурка точно призрак в белом, замаячив среди яблонь и персиковых деревьев, приближается к ним. Грива темных волос развивается позади бегущей. Спереди платье от ворота до самого пупка залито красным, мелкие веточки с хрустом ломаются под её босыми ногами. Йен вслед за Геральтом сползает с лошади, но и глазом моргнуть не успевает, как в руках ведьмака, чудом не напоровшись на его острый меч из железа, оказывается женское тело.
– Помогите…, – слабеющим голосом шепчет жертва, прежде чем лишиться чувств. Йен обходит лошадь, приближается так близко, что пространство вокруг заполняется ароматом сирени и крыжовника, вытесняя все остальные. С легким прищуром разглядывает пятно на платье и принюхивается.
– Это…это что? Вино?
Ответа не слышит. Тело все ещё не подает признаков жизни. Холеная женская рука все еще безжизненно свисает вниз, пальцами утопая в густой траве.  Свой вопрос чародейка повторяет, добавив голосу ноток стали, грубо дернув пальцами тонкую косичку, вплетённую в общую гриву притихшей 'жертвы'.
– И немного клюквенного сока, – большие глаза, цвета ореховой скорлупы, являют себя миру, когда сомкнутые веки раскрываются. – Ой, мамочки. – Это уже на глаза ей попалось бледное ведьмачье лицо со звериным взглядом, изучающее ее сверху вниз.

Отредактировано Yennefer of Vengerberg (16.06.22 14:10:21)

Местные дворяне определенно умели развлекаться: если вино, то лучшее, да в таких количествах, что совершенно не жалко, если польется мимо кубков, а сами кубки при этом из металлов, да украшенные драгоценными камнями, дорого и богато, таким, по весу, и зашибить можно, ненароком. Фыркая от смеха, навстречу притихшим путникам и беглянке выкатились еще двое, тоже дворяне. Улыбки их были пьяными и мечтательными, как и полагалось дворянам. Они вели себя намного раскрепощение, чем те, кто служил при дворе императора Эмгыра. Где-то вдали, за фруктовыми деревьями, звучала хмельная песня, еще на два голоса, но разобрать ее слова мог разве что Геральт, ведь из них двоих только он обладал настолько острым слухом.
Сложно было сказать были ли рады им здесь. И если насчет Йен сомнений не было, в конце концов настолько красивых женщин даже в Туссенте было мало, и в основном они были пригреты под крылом самой княгини Анариетты, то вот насчет Геральта…
Другие мужчины в принципе не любили, когда на подобных встречах становилось много мужчин, дамам же были рады всегда, по понятным причинам.
И если такие встречи [где одни мужчины радовались приходу других мужчин, делая это искренне], когда и случались, то Йеннифэр на них точно не приглашали, все по тем же понятным причинам.
Прощаться они не стали. Едва только девушка оказалась в кругу своих, Йеннифэр поспешила за уходящим Геральтом, успевшего подхватить Плотву под уздцы. Свою лошадь Йен привязала к тонкому стволу деревца, что стояло чуть поодаль от того, к которому Белый Волк привязал свою лошадь. Вино, которое она глотнула из бутыля, нарочно оставленного Геральтом так, чтобы она его заметила, но при этом не пришлось бы ему самому ей предлагать то испить, оказалось кислым, слабым и кислым. Исправить все могла бы магия, только пальцами щелкни, но Йен демонстративно воткнула пробку на место, сразу же после того, как сделала глоток, а затем вернула сам бутыль под дерево. Еще чего.
— Рано или поздно, Геральт, тебе придется заговорить со мной. — Произнесла чародейка, превращая пару сорванных с ближайшего куста ягод, сжатых в руке, в сладкую морковь, которую поднесла к морде Плотвы, скармливая той. В отличие от ведьмака, его лошадь, зла на чародейку не держала, хотя фыркала и недовольно косилась постоянно. — В твоих интересах быть честным по отношению ко мне. Если бы я в действительности хотела иного, мне лишь пальцами щелкнуть и появится портал, в который я войду, но обратно не жди. — Она вытянула вперед руку, складывая пальцы так, словно и впрямь собиралась ими щелкнуть. И судя по чуть вздернутым бровям, по искрам, вспыхивающем в ее сиреневом взгляде, чародейка была настроена вполне себе решительно. — Уверен ли ты, что хочешь именно этого? — Очень было похоже на шантаж, но кажется и выбора ей он как будто нарочно не оставил.
Геральт не заговорил, но совершенно неожиданно дернулся вперед, оттолкнувшись от ствола, к которому прижимался спиной, схватившись за руку Йен. Она и пискнуть не успела, когда сбитая с ног и с толку, едва ли не пропахала носом траву под деревом, на которое снова навалился ведьмак, утягивая за собой чародейку. Йен недобро сощурилась, и это не предвещало ничего хорошего, но к счастью ведьмака, сам Белый Волк этого не видел. Что он задумал, она поняла только тогда, когда под его грубой ладонь ее юбка поползла вверх, оголяя ноги, а затем и задницу, отчасти прикрытую батистовыми трусиками.
— Не смей, Геральт, — угрожающе зашипела Йен, чувствуя, как ее бледное аристократичное лицо, от щек и захватывая шею, до самой груди, наливается стыдливым румянцем. Ее не пороли с тех самых пор, как отец продал ее Тиссае. А сама директриса, воспитывающая будущих чародеек в Аретузе, предпочитала наказывать их иными, более действенными и доходчивыми способами, которые надолго, а порой и навсегда укрепляли в умах строптивых девиц, как следует и как не следует себя вести. Чародейка даже попыталась вертеть головой, но замерла и даже вздрогнула, когда ощутила, как от шлепка мужской ладони, кожа на ягодице начинает гореть.  Трава щекотала горящее от стыда лицо, забивалась в раздувающиеся от гнева ноздри. Ей достаточно два слова шепнуть, чтобы в чертово дерево ударила молния. Два слова и все обратится в пепел! Она снова вздрогнула от очередного шлепка по ягодице. А еще, она могла поклясться, что в районе шнуровки штанов, в которых был ведьмак, стало тесно от сих действий, и теперь крайне неудобно упиралось то в бок, то повыше, то снова в бок, ерзающей на коленях развлекающегося Геральта, чародейке.
У каждого свой фетиш – у Йен чучело единорога, у Геральта вот...другие пристрастия.  Она зажмурилась.
Что дальше? По утру она обнаружит его палец у себя в заднице?
И снова шлепок.
— Fréem'hm a me* — И это точно было заклинание, и рука Геральта застыла в воздухе, повинуясь. Будь он, конечно, более собранным и готовым к тому, что Йен рискнет использовать против него магию, возможно, слепленное наспех в ее исполнении слабенькое заклинание даже не сработало бы, но вышло как вышло. Йеннифэр медленно, не теряя достоинства, поднялась, выпрямилась, взбила руками спутавшиеся локоны. Ее взгляд медленно скользнул от груди, на которой болтался и подрагивал ведьмачий кулон, к подбородку, к притягательной на вид ямочке, что образовалась с годами у самого центра, и выше, по бледному лицу, к желтым глазам.  Опустился ниже, к приоткрывшимся губам. Замер.
— Значит вот как. — произнесла Йен, резко присев перед Геральтом, который все еще спиной прислонялся к дереву. — Хочешь играть по новым правилам? — Зашипела она, не сводя взгляда с бледного лица, а пальцами рванула на себя шнуровку на ведьмачьих штанах. И снова. И снова. В ушах еще звенело от шлепков по заднице, да и ягодицы обе разом горели, как будто ее голым задом прямо на угли посадили. Но она не могла потерять лицо, не могла показать, что задеты ее чувства. Задрав юбку, чуть ли не до самого пупка, Йен снова приземлилась на колени к ведьмаку со спущенными штанами, только в этот раз они были лицом к лицу. Наверное, так чувствовал себя единорог, каждый раз, когда эти оба, абсолютно голые, забирались на него сверху.
— Ну давай. — прошипела она ему в лицо, чуть поёрзав на его коленях, а затем, щелчком пальцев развеяла заклинание, из-за которого Геральт не мог шевелить руками. И даже в движениях ее пальцев было что-то вызывающее. — Не думал же ты, что до меня дойдет с первого раза? — Ее ладонь заскользила по широкому плечу ведьмака и к шее, но самым замечательным было то, что с кончиков пальцев Йеннифэр из Венгерберга срывались маленькие жалящие искорки.
____
*освободи меня (или замри)