crossover

— Явился, значит… — голос тихий, даже ласковый, с едва заметной ноткой странного осуждения. Люцифер не утруждает себя церемониями, не падает ниц перед его сиятельством Самаэлем и даже не встает, развалившись среди подушек и покрывал. В Тартаре холодно, пробирает до костей тоскливый мороз, но в обществе Светоносного, Первого среди Первых значительно теплее, как среди зимы зайти в одинокую теплицу.
Здесь нет теплого пламени в камине, здесь нет вообще света в привычном понимании, лишь внутреннее сияние, исходящее откуда-то из-под гладкой бледной кожи и пробивающееся сквозь ледяные стены, удерживая покои в приятном полумраке.
Крылья, вечно тлеющие, перепачканные в саже, но кое-где сияющие первозданным белым, мягко раскрываются, укрывая собой едва ли не все необъятное ложе.
— Какими судьбами здесь? — голос Люцифера плавно меняется, перекатывается тембр, звучит то мужские, то женские, а то и вовсе детские интонации. Демон смахивает с лица чистое золото волос, глаза с горизонтальным зрачком уставлены на ангела неотрывно:
— Я и так знаю, но мне интересно услышать, как это ты скажешь сам, Самаэль.
Конечно же он явился с конкретной целью, и только потому, что Люцифер об этой цели знает, Самаэль свалился в глубины Тартара без какого-либо особого труда и каких-либо сопутствующих проблем.
Правитель демонов отводит руку чуть в сторону, когтистыми пальцами цепляет тяжелое покрывало, из-под которого виднеется человеческое бледное лицо с приоткрытыми голубыми глазами и темные кудри, которые Люцифер предельно ласково пытается аккуратно убрать за ухо.
— Он чуть не умер из-за тебя, Самаэль. Это уже второй раз, когда ангелы серьезно навредили ему…снова без крыльев остался, — Люцифер коротко цыкает, будто бы отчитывает ребенка, — из-за тебя, мой дорогой брат.

— А мы можем тут обойтись без этого маскарада? — безвольно спросил Джекилл, не испытывая особой радости разгуливать в этих тряпках. Впрочем, без тряпок — тоже. Горькое осознание того, что его заклятый враг жив и то, что ему об этом… недосказали, напрочь испортило и так скверное настроение Джекилла, введя его в какое-то задумчиво-молчаливое состояние, в котором он пребывал поездку, делая вид, что спит. Чтобы к нему не лезли, не трогали… не оставляли. Но Джон всё равно ушёл — и Генри прекрасно слышал — зачем. Как и понимал как и каким образом Аттерсон решил их проблемы с билетами. Этот шаг — еще одна жертва в жизни Джона, и всё из-за него, Генри. Так имеет ли право Джекилл таить к своему адвокату обиду, когда тот, перешагнув все рамки и законы, спасает своего безумного друга? Джекилл и не таил. Но и на то, чтобы хоть что-то думать и делать: у него не было сил. Сейчас Джон сражался за обоих, за себя, за Генри… за троих. За Хайда. И если бы не они со своим безумием на двоих — жил бы себе адвокат счастливой жизнью, погоревав недолго о кончине своего друга, а не рискуя остатками здоровья.
Оставшись наедине с Ленайоном, Генри приподнял голову, хмуро посмотрев на коллегу и уткнулся обратно носом в спинку сидения, пытаясь устроиться удобнее в текущем неудобном положении.
— Он не будет оберегать тебя вечно.

***

Утро разлилось запахом свежей выпечки, кофе и акаций – Франция встречала своих гостей приветливо. Всех своих гостей – ожидаемых. И неожиданных.
Джон Аттерсон был в замешательстве, в первую очередь из-за того, что после слов Пула и тихого признания Генри в душе адвоката стало тихо, пусто и горько — будто-то бы оттуда вырезали что-то привычное и важное. То ли опухоль, то ли сердце. Перед глазами, в бликах солнца Парижа, застил туман и в какой-то момент он остановился, споткнувшись о собственные чувства, не в силах столкнуть коляску с Генри.
Почему-то эта ноша вдруг стала неподъемной, сломившей плечи и позвоночник, но…
Джон Аттерсон был не из тех, кто сдаётся, не истратив свой последний ресурс… но сердце всё же предательски болело. Откуда-то запахло печёными каштанами, их продавец появился чуть позже и с улыбкой протянул адвокату пергаментный кулечек с лакомством.
Джон улыбнулся, устало в ответ, и, когда француз ушёл на достаточное расстояние, то передал еду Генри:
— В поезде…, — он задумчиво поправил усы. С одной стороны, говорить сейчас о появлении демонического двойника означало принести лишние хлопоты. Но, с другой стороны, Джон уже умолчал о Саймоне Страйде и не хотелось расстраивать своего друга ещё больше, — там объявился Хайд. Он хочет реванша с Эдвардом, но только когда вы оба будете… хм… в форме.